Ездил же Дунайка по чисту полю,
А заехал Дунайка к королю в Литву,
Ко тому королю да Ляхоминьскому.
Как у короля-то жил да ровно деветь лет.
Король молотця да любит, жалуёт,
Королева-то любила паче ко́роля,
Королевишня любила паче всех.
Загорелся тут поче́стён пир —
Как на всех купцэй, гости торговыя,
На всех хресьянушек прожитошных.
Тут зовет король Ляхоминьския:
«Ты пойди, Дунайка, на почестён пир,
На почестён пир да на дивиной стол!»
Унимат Настасья королевисьня:
«Не ходи, Дунаюшка, ты на почестён пир
Неравно на почеснён пир приросхвасташсэ,
Неровно мной, красной девицей, похвалишсе, —
Пропадет твоя буйна головушка да не за денёжку».
Дунаюшка Настасью не послушал он,
Пошёл Дунайка на почестён пир.
Уж как все тут на пиру да напивалисе,
Уж как все на честном да наедалисе,
Все тут на пиру да приросхвасталисе.
Уж как умной хвастат золотой казной,
Неразумной хвастат молодой жёной,
Как безумной хвастат родимой сестрой,
Иной хвастат да ведь добрым конём.
Как Дунаёшка не пьёт, не ес, не кушаёт,
Белой лебеди да он не рушаёт.
Уж проговорил король да Ляхоминския:
«Уж ты што, Дунаюшка, не пьёшь, не ешь, не кушаёшь,
Что ты белыя лебеди не рушаёшь?» —
«Уж мне нечем добру молодцю похвастати
У меня нет ведь да родимо́й сёстры,
Нету у меня ведь молодой жёны,
Нету у меня золотой казны.
Уж ты есть король да Ляхоминския!
Поднеси-ка мне да чару зелёна вина,
Зелёна вина да полтора вёдра».
Тут ведь наливал король да Ляхоминския
Зелена вина да полтора ведра.
Подносил король да Ляхоминския:
«Выпей, выкушай-ка, Дунайка сын Ивановиць!»
Уж выпил-то Дунайка цяру зелена вина,
Тут Дунаюшка да приросхвасталсэ:
«Уж как ездил я ведь, доброй молодець,
Доброй молодець, ведь из орды в урду,
Из орды в урду да из Литвы в Литву;
Как заехал доброй молодець да к королю в Литву,
Ко тому ли королю да Лихоминскому.
У короля-то жил я ровно деветь лет.
Король молодца да любит, жалуёт,
Королева-то любила паче ко́роля,
Королевишня любит у души имеет:
Уж я день служу да ведь во клюшницьках,
Уж как ноць служу да у Настасьи королевиш(сь)ни,
У Настасьи королевиш(сь)ни да у кроватоцьки,
У кроватоцьки да у тисовыя,
У кисовыя я, на белы́х грудя́х».
Уж королю реци́ во слу́х пали,
Во слух пали да во беду́ стали,
На беду стали да на великую.
Он скрыцял, скрыцял да зыцьным голосом:
«Уж вы гой есь, полачи да немилосливы!
Вы берите-ка Дунайка за желты кудри,
Вы ведите-ка Дунайка во чисто́ полё,
Вы рубите у ёго да бу́йну голову.
Вы меците ёго да тулово да по цисту́ полю,
Цьто черны́м-то во́ронам на граянье1,
Ко серым волкам да ведь на военье».
Тут взмолилсэ ведь Дунайка сын Ивановиць:
«Уж гой есь вы, палачи немило́сливы!
Вы видити как меня путём-дорожоцькой
Мимо тот ли дом Настасьи королевисьны».
Он скрыцял, скрыцял да зыцьным голосом:
«Ты прости,прошай-ка душоцька Настасья королевисьна!
Мне топерь-ка, добру молодцьу, да смерть пришла».
Как Настасья спит да ни пробудитце.
Во второй-то раз вскрыцял да зыцьным голосом:
«Ты прости, прошай-ка душоцька Настасья королевисьна!
Мне топерь-ка, добру молодцу, да смерть пришла».
Как Настасья спит она крепко, не пробудитце.
Он в трете́й-от раз скрыцял да зыцьным голосом,
Как во всю-то силу богатырскую,
Что полатушка со угла на́ угол покацяласе,
Тесова кровать да подломиласе.
Ото сна Настасьюшка да пробудиласе;
Тут Настасьюшка — по плець в окно
Ровно по белым грудям.
Как срыцяла ведь, скрыцяла своим голосом:
«Уж гой есь, полочи вы немило́сливы!
Вы берити золотой казны вам колько надобно,
Уж вы по́йдити вы на царе́в кобак,
Вы берити-ка голя кобацького,
Вы ведити-ка ёго да во цисто полё,
Вы рубити у ёго да буйну голову,
Вы мецити-ка да по цисту полю
Цёрным воронам да ведь на граянье,
Да серым волкам да ведь на военье.
Вы спустити-ка Дунаюшка на волюшку».
Как уехали да во цисто полё,
Попростилсэ-то Дунайка сын Ивановиць
Он с Настасьёй да королевисьнёи.
Как поехали да на рукопашну во цисто полё
Как съежалиса во цистом поли да два богатыря,
Друг-то дружку побивать-то ни могли оны.
Как один-от богатырь да крепко силён был,
Он ударил бога́тыря по ла́там желе́зной па́лицей,
Как свалилсэ богатырь со добра коня,
Со добра коня да на цисто полё.
Как другой-от богатырь да крепко силён был,
Уж как сел к нёму да на белы груди:
«Ты скажись, скажись, сильныя могуция богатырь:
Ты коёй земли да ты коёй орды,
Коёго́ отца да коёй матушки?»
Отвецяит сильныя могуция богатыри:
«Как бы я сидел да на твоих белых грудях,
Я не спрашивал ведь ни отца, ни матушки,
Я порол бы ведь твои белы груди
Вынимал бы ретиво серцё да со пецьенью.
Я отця да короля да Лихоминьския».
Тут ведь брал Дунайка за белы руки,
Цаловал Дунайка в сахарны уста:
Тут Настастья ведь да королевисьня.
Приежали ведь они к королю да Ляхоминьския.
Тут с великой радосью король да Ляхоминьския
Он и принял свою Настасью королевисьню,
Выводил он веселым пиром да скорой свадебкой.
Повенчалсэ тут Дунайка сын Ивановиць
Он с Настасьей королевисьнёй.
Тут завёлсэ ведь великой и почестён пир.
Он ведь звал-от на пир да солнышка Владымира.
Уш как стал ведь солнышко Владимир-княсь:
«Кто бы мне нашёл да ведь супружницю,
На супружницю, да ведь супротивницю,
Белым лициком — поро́ху снегу белого,
То очи ясны да цёрна соболя».
Большой кроетце да ведь за среднёго,
Уж как средней кроетце за меньшого,
Уж как меньшого ответа нет.
Во второй-от раз скрыцял да зыцьным голосом:
«Кто бы, кто бы мне нашёл да ведь супружницю,
Не супружницю, да супротивницю,
Белым личиком — пороху снегу белого,
То ясны очи да цёрна соболя».
Уж как старший кроетца за среднёго,
Уж как средней кроетце за меньшого,
Как от меньшого Владимиру ответу нет.
Он трете́й-от раз крыцял да зыцьным голосом:
«Кто бы, кто бы мне нашёл да ведь супружницю,
Не супружницю, да супротивницю,
Белым личиком — пороху снегу белого,
То ясны очи да цёрна соболя».
Как послышал тут Дунайка сын Ивановиць —
«Есь у того ведь короля да Ляхоминския
Есь три доценьки, да три хорошия:
Есь Настасья королевисьня, да перва доценька —
Ни твоя слега2 да ни тебе владать;
Есь и Аннушка да королевисьня —
Ни твоя слега да не тибе владать;
Есь Опрокся есь да королевисьня —
Есь твоя слега да ведь тибе владать».
Собирал Дунайка ведь дружину он богатырьскую,
Он пошёл ведь к королю да Ляхоминския:
«Ты гой еси, король да Ляхоминския!
Ты отдай Опроксю королевисьню
Ты за солнышка Владымира да славно-киевской».
Не хотел король да Ляхоминьския
Как одать Опро́ксю королевисьню.
Как надвинулся Дунайка сын Ивановиць
Он двенацать всех бога́тырей.
Попустил свои руки король Ляхоминския,
Поклонял да свою буйну голову.
Тут ведь на пиру все напивалисе,
Все-то на честном да наедалисе,
Все тут на пиру да приросхвасталисе.
Как Дунайка хвастат он ведь боле всех:
Он своёй силой-могутой богатырьския,
Своёй удачёй, своёй храбросью:
«Я ростре́лю свой злацён перстень пополам ёго,
Обе ведь половиноцьки равны падут».
Тут спроговорит Настасья королевисьня:
«Понапрасну хвастаешь ты, Дунаюшка да сын Ивановиць,
Ин быть тибе ведь так ни вымыслить!
Уж я как стре́лю свой злачён перстень —
Не котора половина все равны падут».
У Дунайки ретиво серцё богатырскоё да разгорелосе;
Он отвёл Настасью королевисьню да на цисто полё.
Тут змолилася Настасья королевисьня:
«Ох ты гой еси, Дунайка сын Ивановиць,
Хоть ты стрелить, ты меня да не дострелишь ведь,
Во второй-от раз да перестрелишь ведь,
Во трете́й-от раз стрелишь прямо в белы груди,
Во белы груди да прямо ретиво серцё.
Ты убьешь ведь у меня в утробы сильных ведь богатырей,
Как два юноши-то младыя».
Тут Дунайка ретиво серце разгорелосе,
Богатырьское да неуступчиво.
Он первой раз стрелил — не дострелил до Настасьюшки,
Во второй-от раз он стрелил — перестрелил ведь.
Во трете́й ведь раз стрелил во белы груди,
Во белы груди да прямо в ретиво серцё́.
Тут порол ведь он Настасьюшки белы груди,
Вынимал он-то младыя два юноша,
Ужь как сильныя могучия богатыря.
Ужь тыкнул нож тупым коньцом да во сыру землю,
Как вострым коньцом себе в груди.
Где лёжит тело белое Настасьи королевисьны,
Тут лёжит сам Дунайка сын Ивановиць.
Записана Б. А. Богословским в с. Кандалакше на Белом море от А. Д. Полежаевой.