(Симбирск. губ.)
«Что сидите, богатырики,
И чем же вы похваливаетесь?
Ваша силушка буде от Бога,
А имение от меня, царя».
Задумал наш Грозный царь жениться.
Он брал не у нас, а в Москве,
И не у князя, и не у барина,
Он брал у черкашенина,
А имям назвать ее — Мария Демругьевна;
Он брал за ней много приданого:
Тридцать татаринов, полтораста бояринов,
Семьсот донских казаков.
И делал он про них почетный пир:
Сажал он их за столы дубовые,
За скатерти клетчатыя1,
За чашечки, за ложечки корельчатыя2.
Кострюк хлеба-соли не кушает,
А Местрюк бела лебедя не рушает,
А на нашего царя лихо думает:
«Пойду в Москву, стану на белом камушке,
И стану я со всех брать пошлину,
Со дымов подымовное,
С красных девушек почередное,
А со молодушек повенешное!»
И вышел Микита Романович, царский дядюшка,
На свой на нов красен крылец,
Возговорил он громким голосом:
«Еще есть ли на царском дворе богатырики?»
На тот раз их не случилося,
Они же все поразъехались.
«Чтобы шли они, никого бы не спрашивались
И никому бы не докладывались!»
Прошли два брата родимые,
Из села Ивановскова,
По имя их Иван Иванычи,
По прозванью Ка́шинины,
По царскому двору похаживают,
Полки3 заварачивают.
Рукавчики позасучивают,
Усы за́ уши закладывают.
«Вы послушайте, — что возговорит
Царский дядюшка, Микита Романович —
Вот вам, Местрюк, хлеб-соль на столе,
А борцы на дворе:
За что вы, свет, ухватитесь?»
Местрюк бросился, — три стола уронил,
Кострюк бросился, — всю силу помял,
Тридцать татаринов, полтораста бояринов,
Семсот донских казаков.
Ну, выходил Местрюк на Царский двор,
Брал Иван Иванович поперег его,
Поджимал повыше себя,
А опущал пониже себя.
Первой пошибкой пошиб, —
Одежду долой с него сшиб;
А другой пошибкой пошиб, —
Рубашку долой с него сшиб:
Оставался Местрюк, в чем мать его родила;
Он сором свой зажал,
И под крылец побежал.
Да увидала его сестрица родимая,
Мария Демругьевна:
«Ты дурак, — говорит, — дурак, мужичий сын!
Поборол бы его как полехше ни будь!»
*
«Послушайте, Марья Демругьевна!
Теперича я вывел изменушку изо всей земли,
А Казанское царство к себе приклонил».
А был у их един чадо милый, Федор Иванович:
«Ох ты еси, Грозный царь, Иван Васильевич!
Хоша ты вывел измену изо всей земли,
А не вывел изменушку из свова дому:
Твоя изменушка пред тобою стоит,
С тобою речи говорит,
Единое платье носит однответное
И единое кушанье кушает сахарное».
На тоже Грозный царь прогневался,
И брал же свово сына за праву за́ руку,
И вывел он его на нов красен крылец,
Возго́ворил он громким голосом:
«Да есть ли здесь грозные палачики?
Взяли бы моего сына,
И повели бы его на поле Кулическое4,
Привязали бы его ко плахе дубовое,
И сняли бы с него буйну голову!»
Все палачики испужалися,
Со царского двора разбежалися,
Оставался один Малютка, Скурлатов сын;
И брал его сын за руку,
Повел его на поле Кулическое.
И увидел его царский дядюшка, Микита Романович:
«Ох ты Малютка! Не за те ты столы сажаешься,
Не за те кушанья принимаешься:
Сходи же, Малюта, на псарный двор,
И возьми-ка же пса немалого,
И сними с него голову,
И принеси им в крове саблю вострую!»5
«Ох вы есть, мои сенаторы,
Да князья и бояре!
Приезжайте вы в собор, церковь Божью,
И служите вы молебны обчие, печальные,
О моем сыне, Федоре Ивановиче,
И надевайте черную одежу печальную!»
Все приехали [министры], князья и бояре,
И в собор, церковь Божию,
И в одеже все, в черную печальную,
И служили все молебны обчие, печальные.
А Царский дядюшка, Микита Романович,
Надевал одежу [форменну],
И приказал служить молебны за здравие.
Обернулся нам Грозный царь:
«По чему же ты, сват, радоваешься,
Зачем ты за заказывал молебны за здравие?» —
«По тому-то я заказывал молебны за здравие,
«Что представлю вам сына в живности».
И брал он [за ефес] саблю вострую,
Протикал он ему ногу правую.
Возговорит громким голосом:
«Подайте мне первого дохтура,
Залечал бы ему ногу в три часа!»
(Записано П. В. Шейном)
Песни, собранные П. В. Киреевским, Ч. II. Песни былевые, исторические. Вып. 6. Москва. Грозный царь Иван Васильевич, 1864.
1 Камчатныя.
2 Корельской берёзы.
3 Полы у платья.
4 Куликово.
5 За сим следуют речи царя. — О.