Олонецкой губернии.
Был же славный князь да Карамы́шевско̀й,
Жил он покрай матушки Вятлы-реки,
Ездил он по матушки Вятлы́-рекѝ,
Прибирал же себи место да любимоё
Покрай матушки было Вятлы-реки;
Дал за место он пятьсот рублей.
Признали тут же князи было бо́яра
Его место да любимоё,
Давали тут за место целу тысящу.
И тот же князь да Карамышевской
Заводил же он тут да почестный пир,
На князей пир да он на бо́яр пир
И на всих гостей да званых-браныих,
Приезжает тут Илья да кум же те́мныи,
Илья да кум же темныи разбойничёк,
Со своей было дружинушкой хороброю,
И с Гришкой нынь с Олешкой со Баскаковым,
На то же на велико пированиё,
А на тот же на почестный пир.
Розсадил же было князь да Карамышевской,
Всих же розсадил по своим местам,
Вси же ели, вси же пили тут да кушали,
Его белую лебёдушку тут рушали.
А сидит Илья да кум же те́мныи,
Он не ест, не пьет, да сам не кушает,
Его белою лебёдушки не рушает.
Ходит князь Иван да Карамышевской
По своим было полатам белокаменным,
И сам же князь да испрого́ворит:
«Ай же ты, Илья да кум же те́мныи,
А кум же темныи разбойничек!
Ты что не ешь, не пьешь, да не кушаёшь,
Моей белою лебёдушки не рушаешь?
Ествы-ты мои теби не по́ уму,
Али питьица мои ти не по разуму?
Али чарою тебя да нунь прио́бнесли,
Аль дурак — тот над тобой да насмеялся ли,
Али пьяница тебя да нунь прио́бозвал?» —
«Ествы-ты твои да были по́ уму,
Питьица твои были́ по разуму,
Чарою меня там не прио́бнесли,
Дурак надо мною не смеялся ли,
И пьяница меня да не прио́бозвал».
Ходит было князь да Карамышевской
И по тым же по полатам белокаменным.
Говорил же князь да Карамышевской:
«Твое сердце знать разбойничко,
На кой день же ты головушки не у́бьешь ли,
На то́т же день не мошь ты жив же быть».
Тут мутно е́го око помутилоси,
Разбойническое сердце разгорелоси
И с кровью тут глаза да повернулиси,
Повыглянул на князя он же с по́длобья.
Говорит же тут княгиня Карамышевска
Своему же было князю Карамышевску:
«Ай же князь да Карамышевской!
Ты раздра́жил нунь Илью да ку́ма те́много,
Ку́ма те́много разбойничка.
Его мутное тут око помутилоси,
А разбойничко тут сердце разгорелоси,
А с по́длобья на вас да он повы́глянул».
Говорил же тут да князь да Карамышевской:
«Знал же я разбойничка раздра́жити,
Знаю я разбойничка утешити».
Шол же во глубоки во по́греба,
На мису́ он клал да красна золота,
А на дру́гу кладыва́е чистого тут се́ребра,
А на третью каменьев драгоценныих.
Тут подносит он Илью́ да ку́му те́мному,
Ку́му те́мному, разбойнику,
Эти честныи да да́рева.
Принимает тут Илья да кум же темныи
Эти честныи подарочки,
Сам ему да кланялся:
«Благодарствуешь да князь же Карамышевской
За твои велики подарочки.
Ты не бойся-тко Ильи да ку́ма те́много,
Ку́ма те́много, разбойника,
Со дружинушкой меня да со хороброю,
С Гришкой нунь с Олешкой со Баскаковым.
Бойся-тко ты ноченьки нунь те́мныи,
Темныи ты ноченьки осеннии».
Князь же Карамышенской зраду́ется:
«Я знал же нунь розбойника роздра́жити,
Я умел же нунь розбойника утешити».
С той же со великою со радости,
Что утешил он да нунечку разбойника,
А того же нунь Илью да кума те́много,
Тут до́пьяна же князь да напивается,
И до́ сыти же князь да наедается,
И сам же тут же князь да поросхвастался
Своим тут местом да любимыим:
«Я ездил нунь по матушки Вятлы́-реки,
Прибирал же себи место я любимоё,
Дал же я за место нунь пятьсот рублёв,
Князи же бояра мни давали целу тысящу,
Я не продал нунь да места да любимого».
Вси тут на пиру да наедалиси,
Вси же на честном да напивалиси.
Тут уехал да Илья же кум да темныи,
А Илья же кум да темныи разбойничек,
Со своей было дружиной со хороброю.
Дожидается он ноченьки тут темныи,
Хоть бы темныи тут ноченьки осеннии,
И дождался тут он ноченьки да темныи,
Хоть бы темныи тут ноченьки осеннии.
Говорил же он дружинушки хороброю:
«Ай вы, Гришка нунь Олешка да Баскаковы,
Ай же вы дружинушка хоробрая!
А поедемте-тко к князю Карамышинску,
Под его было под место под любимое».
Собиралиси тут Гришка да Олешка нунь Баскаковы
С тым же нунь Илье́й да ку́мом темныим,
Кумом темныим разбойником.
Садились они в лодочку-коломенку,
Поезжали тут по матушки Вятлы́-реки,
Подъезжали тут под место под любимоё.
Прогряну́ла было лодочка-коломенка
Да проскры́пали веселышка яровчаты,
А под то было село да под любимое,
Под того ли было князя Карамышенска.
Говорила тут княгиня Карамышенска:
«Ай же князь Иван да Карамышенской!
А под наше село любимое
Пргряну́ла было лодочка-коломенка,
А проскрыпнули веселышка яровчаты,
Тут подъехал нунь Илья к нам кум да темныи,
Кум же темныи, разбойничёк».
Говорит же было князь тут Карамышевской:
«Не напился бы теперечку я допьяна,
Не боялся бы Ильи да ку́ма темного.
Кабы мог я нунь ходить да на резвых ногах,
Мог носить в руках бы я черливый вяз,
Не боялся бы Ильи да ку́ма те́много,
Кума темного, разбойничка!»
Под окном же тут Илья все да повыслухал,
Говорил же Гришки нунь Олешке да Баскаковым:
«Вы, Гришка нунь Олешка да Баскаковы!
Берите-тко конец бревна да слягу белую,
И выставьте-тко двери вон со липиньём».
Тут Гришка да Олешка нунь Баскаковы
Брали тут конец бревна да слягу белую,
Ударили тут в двери да со липиньём
И выставили двери с ободвереньей.
Приходит тут Илья же кум да темныи,
Кум же темныи, разбойничёк,
Приходит тут в полаты белокаменны,
Говорит же тут Илья да кум же темныи,
Кум же темныи, разбойничек:
«Вы Гришка нунь Олешка да Баскаковы!
Вы берите-тко копье да бурзамецкое,
Вы сколите-тко нунь князя Карамышенска,
А во той было во ложни да во те́плыи».
Говорили тут же Гришка да Олешка нунь Баскаковы:
«Ай не носят нас да ножки резвыи,
А не здынутся да ручки наши белыи,
Что сколоть же нунь нам князя Карамышенска
А во той было во теплыи во ложеньки.
Мы ели, пили, тут же кушали,
Его белую лебедушку тут рушали,
Мы приняли да честныи подарочки.
Не можем мы сколоть нунь князя Карамышенска». —
Его мутное тут око помутилоси,
А разбойницкое сердце разгорелоси.
Как тяпне он копье да бурзамецкое,
И сколол же тут он князя Карамышенска
А во той было во ложни да во те́плыи.
Говорил же тут Илья да кум же те́мныи,
Кум же темныи, разбойничёк:
«Ай вы, Гришка да Олешка нунь Баскаковы!
Вы сколите-тко княгину нунь за люлечкой».
Отвечают Гришка да Олешка нунь Баскаковы:
«Ай не носят нас да ножки резвыи,
А не здынутся да ручки наши белыи
Да сколоть же нам княгину да за люлечкой.
Она му́жа тут да не учи́ла ли1,
Что роздра́жить Илью ку́ма те́много».
Его мутное тут око помутилоси,
А разбойницкое сердце разгорелоси,
И сколол же он княгину да за люлечкой.
«Ай вы Гришка нунь Олешка да Баскаковы!
Вы возьмите-тко младенчика из люлечки,
Рвите-тко младенчика да надвое».
Гришка тут Олешка да Баскаковы
Отвечали тут Ильи да ку́му те́мному:
«Ай не носят нас да ножки резвыи,
А не здынутся да ручки наши белыя,
Что его нунь душенка безвинная,
Не учил же он да отца-матери!»
Мутное тут око помутилоси,
Хоть разбойницко же сердце разгорелоси,
Выхватил младенчика из люлечки,
На ногу ступил, за дру́гую дернул ли,
Надвое младенчика порозорвал.
Тут пограбил он же князя Карамышинска,
Со́жгал тут же место да любимоё,
И уехал тут Илья да кум же темныи
Со своей было дружинушкой хороброю.
Съехал тут Илья да в свой же дом
Со своей было дружинушкой хороброю.
Мутно е́го око тут же мутится,
Разбойническое сердце розделяется:
Ехать мне ко городу ко Киеву
А й ко ласковому князю ко Владимиру,
А й убит же там Василья сына Карамышинска.
Собрал он дружины сорок тысячей,
Сам разбойничек поехал да посланником
А й ко солнышку к Владимиру,
А й ко князю стольнё-киевску.
Приезжае со дружинушкой хороброю,
Половину оставляе во чисто́м поли,
А с другою приезжае в Киев-град.
Просит у Владимира да войска безпощадного,
Он большаго просит кроволития2.
Убоялся наш Владимир стольнё-киевской
Тут Ильи да кума темного, разбойника,
Он просил к себе во гридни во столовыи,
Во великое себе-ка во гостёбищо.
Пожелал же тут Илья да кум же те́мныи
Кум же темныи, разбойничёк,
Что ли к солнышку к Владимиру,
Что ль ко князю стольнё-киевску,
А во ты ли в гридни во столовыи
Во великое гостёбищё
Со своей дружинушкой хороброю,
С Гришкой со Олешкой со Баскаковым.
Тут солнышко Владимир стольнё-киевской
Ставил он же столики дубовыи
И угащивал великиим гостебищем,
А садил Илью на место да на первое,
А садил во место да во бо́льшее.
Да разнощик был Василий да Иванович,
Что ль любимыи его племянничок,
Того князя Карамышевска его-то ро́дной сын.
Розносил он чару зелена вина
На том ли на великоем гостебище.
Перву чару нёс он, не́ донес,
А другую нёс же, пе́ренес,
А третьей чары Ильи не́ подал,
А и не́ подал разбойничку.
Мутно его око помутилоси,
А разбойничко тут сердце загорелоси,
С кровью тут глаза да повернулиси,
С по́длобья да он повыглянул
На того было Василья на Иванова.
Сам же тут Илья да испрого́ворит:
«Ай ты солнышко Владимир стольнё-киевской!
И какой у тя поставлен да рознощиком,
Перву чару нёс да к нам же не́ донес,
А другу чару нёс да нас он пе́ренес,
А третьею-то чары нам же не́ подал?
А заводит он же бой драку́ великую,
А большое он же с вами кроволитие».
Говорит же тут Владимир стольнё-киевской:
«Ай же ты любимыи племянничок,
Ай Василей да Иванович,
Ты крестовое мое да было дитятко!
А зачем же ты роздра́жил нунь Илью да ку́ма те́много,
Кума темного, разбойничка?
За твои поступки неумильныи
Прикажу ти голову́ рубить!»
Тяжеле́шенько тут он да поросплакался:
«Ах ты солнышко Владимир стольнё-киевской,
Ты родитель мой же дедушка,
Да крестовый мой же батюшко!
Ты не носят да меня же ножки резвыи,
Да не здынутся мои же ручки белыи
Подать чары зелена вина.
А й убил же он родителя нунь батюшка,
Что ли князя Карамышенска,
Твоего ли зятя да любимого,
А во той было во ложни да во те́плыи,
А мою было родитель тут же матушку,
А твою было сестрицу да родимую,
А сколол же он за люлечкой,
Моего же было братца да родимого
А и вьюноша тут малого,
А он выдернул из люлечки,
На ногу ступил, за дру́гую тут дернул ли,
И надвоё его порозорвал!
И видел бы Илью да я на ножики,
А не то же поднести да ёму чару зелена вина,
А тому Илье да куму те́мному,
Куму темному, розбойнику!»
Говорит тут Владимир стольнё-киевской:
«Ай же ты крестово мое дитятко,
Ай Василей да Иванович!
Буде мошь отлить ты кровь родительску,
Буде мошь ты с ним да нунь поправиться,
Ты убей-ко нунь Илью да кума те́много,
Кума темного, розбойника».
Мутно е́го око помути́лоси,
Богатырско сердце загорелоси,
Подскочил к столам да он дубовыим,
Как ухватил он Илью да за желты кудри,
Здынет тут Илью да выше го́ловы,
Топнул он Илью да о кирпичен мост,
Повернулись тут глаза да вон косицами,
Как ухватит он его да тут же за ноги,
Взял же он розбойником помахивать.
Выскочил Василей да на ши́рок двор,
Добирается до оси до тележныи,
До тележныи до оси до железныи,
А тая́-то ёму мера по плечу пришла.
Взял же по той силушки помахивать,
Вся же сила тут его да розбежаласи,
Малыи да розбежалиси,
Старыи тут ростулялиси,
Вся та силушка назад ушла,
Вся же сила по своим местам.
Забирается во гридни во столовыи
Что ль ко солнышку ко князю ко Владимиру.
«Благодарствуй ты любимыи племянничок,
Ты племянничок да крестничок,
Да Василей ты Иванович!
Отлил ты ему да кровь родительску
Да тому было розбойничку,
Да тому Ильи да ку́му те́мному.
(Записано А. Н. Гильфердингом летом 1871 года от крестьянина д. Горка, Повенецкого у. П. Л. Калинина. Напечатано в «Онежских былинах» т. I. № 10, стр. 127-137)
1 Ли не имеет здесь смысла вопросительного, а напротив, утвердительный, вместо: не учила ведь.
2 По объяснению певца, это значит, что объявляет Владимиру войну.
В. Ф. Миллер. Исторические песни русского народа XVI-XVII вв., Петроград, 1915.