Да во стольнём во городи во Киеви
И да жил-был Микита да сын Романович.
Да было у его чадо любимоё —
И мо́лоды Добрынюшка Микитич млад.
Да стал ле Добрыня да лет пятнаццати —
Да он хочот итти гулять в красен Киев-град,
Да он просит у батюшка благословленице:
«Мне сходит[ь] гулять по городу по Киеву,
Посмотреть мне-ка нонь людей добрыих,
Показать-де себя — дородня молоцца!»
Да давали ёму отець-мать благословленицё,
Да сами ему да наговарывали:
«Уж ты ой еси, дитятко родимоё!
Ты пойдёшь гулять по городу по Киеву —
Не загуливай во улици ты Игнатьёвы,
Во часты переулки да во Марынкины:
Да та ле Маринка — зла безбожниця,
А люта ле Змея да подколодниця!»
Да на то-де Добрынюшка не ослушалсэ...
Он пошол гулять по городу по Киеву —
Он зашол-де во уличи Игнатьёвы,
Во часты переулки да во Марынкины.
Да та ле Маринка — зла безбожниця,
И люта ле Змея да подколодниця,
Овёрнула Добрыню да туром гнедыем
Да спустила Добрыню да во чисто полё.
Да ходит Добрынюшка во чистом поли,
Да ходит туром Добрыня гнедыем.
Тут хватились Добрыни да отець-матушка:
«Да некуда Добрыни нонь деватисе —
Он ушол, видно, во улици Игнатьёвы,
Во часты переулки да во Маринкины,
Да к той-де Маринки, злой безбожници,
Да к лютой ле Змеи да подколодници!»
А была у Добрынюшки родима сёстра,
Именём звали Марфа свет Микитисьня.
Да пошла она во уличи Игнатьёвы,
Во часты переулки да во Маринкины,
Говорила Маринки, злой безбожници,
Да лютой-де Змеи да подколодници:
«Уж ты ой еси, Маринка, зла безбожниця,
Да люта ле Змея да подколодниця!
Ты отдай мне-ка братилка родимого,
Ище молода Добрыню сына Микитиця!
Да ежеле мне ты да не отдашь его,
Овёрну я тибя сукой да волотяжною,
Я спущу тибя по городу по Киеву —
Да малым ребятам да на поруганьё
И псам ле, кычка́м1, да на потарзаньё!»
Да тут-де Маринка испугаласе —
Овёрнулась Маринка Змеей лютою,
Полетела Маринка да во чисто полё
Да нашла ле Добрыню да во чистом поли,
Да садиласе Добрыни она на правой рог,
А сама говорит да таково слово:
«Уж ты ой еси, Добрынюшка Микитиц млад!
Да хошь ле на свети ноньце жи́вой быть —
Отвёрну я тибя — да доброго молоцца;
Да возьмёшь ле ты меня да за себя взамуж?
Да ты станёшь ле меня да ведь бить-мучити?»
Отвечал Добрынюшка Микитич млад:
«Я возьму тибя, Маринка, да за себя взамуж;
Я не стану тибя нонеце бить-мучити,
Только дам поученьё да молодецькоё!»
Да во ту ле ведь пору да и во [то] время
Отвёрнула Маринка да тура гнедого.
Да тут стал ле Добрыня да на резвы ноги,
Да схватил он Маринку да за белы руки,
Да мётал он под вышину небёсную —
Да сам ле ведь ей да не подхватывал.
Да тут-де Маринки злой славы поют,
Да славы-де поют да старину скажут.
(Зап. А. Д. Григорьевым 28 июля 1901 г.: д. Ки́льца Погорельской вол. — от Чу́пова Ивана Егоровича, 72 лет.)
1 Примечание А. Д. Григорьева: «псам», по объяснению певца.
Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899-1901 гг. Т. 3: Мезень. СПб., 1910.