Не похотел Аксёнко отца, мать поить, кормить, пошол Аксёнко тёмным лесом, сырым бором, - нашёл он в темном лесу, во сыром бору на татей-воров-разбойников: делят оне золоту казну несчетную на двенадцать жеребьев. «Вам божья помочь, - татьи вы, разбойники; - делить вам золота казна несчетна на двенадцать жеребьев! Делите вы золоту казну на двенадцать жеребьев, а кладите мне, Аксёнку, и на тринадцатой!» Воспрговорил большой атаман: «Ох, ты, детина-засельшина-деревеньшина! Не пособлял ты нам наживать золоту казну несчетную, - теперь стал паю прошать, ко казне приступать!» «Ох, вы, тати – говорит – разбойники! Берети-ко вы бердыши широкие, секите Аксёнку буйну голову со могучих плеч!» Аксёнко-то не ослышался, и скоро скакал на резвы ножки, вырвал сырой дуб из корню из заодного удару – большова замаху, и бил он татей-разбойников до единого. Воспроговорил большой, старой атаман: «Оставь ты, малютонька, хоть единого на семена!» Убил Аксёнко с первого да и до последнёго, и склал он золоту казну в лёгки сумочки да в перемётныя, и пошол Аксёнко в славной Румянцов монастырь. Не заходил Аксёнко в соборну церкву Микольскую и не прикладывал он к ей золотой казны, золотой казны несчетныя; и заходил Аксёнко в бок да в сторону, да на царев кабак и брал Аксёнко на единый дух; выходил Аксёнко шибким голосом: «Доброхоты царски, голи кабацки, идите пить вина на мою золоту казну, золоту казну несчётную; я буду деньги заносить». Монастырцы были догодливы, - догадалися, да к Аксёнку-то и стали привязываться: где он взял золоту казну? Гораздо (верно) он нашу церкву ограбил, церкву Микольскую? – и сковали у Аксёнка ножки резвыя и связали белы ручки во чумбуры во шелковые, повели Аксёнка казнить и весить. Доходил Аксёнко до виселицы, - говорил Аксёнко шибким голосом: «Ой, вы, монастырцы – мужички догадливые, дайте вы мне при последнем времячке выпить зелена вина да полтора ведра!» Дали выпить Аксёнку; выпил Аксёнко, да и воспроговорил, после чары зелена вина, таково слово: «У кого же есть отец, мать, - не ходил бы тот смотреть смерти Аксёнковой!» Тут у малюточки сердце возъярилося, могучия плечи расходилися; тут малютонька тряхнулся, ворохнулся, порвал он железа немецкия и чомбуры шелковые, да взял мужика за ноги, да ну-ко он им на оберучь1 косить, да бить… Ушёл Аксёнко, стал отца и мать поить и кормить.
Взято из «Пермского Сборника», книж. II. М. 1860 г.
1 На обе стороны.