До́сюль у старичка было три сына, два сына живут как живут, а третий стал поворуевать немного. Спе́рьва по мужичкам маленько, потом еще по господам, потом стали царю жалиться. Царь и скаже:
— Поди, одинарец, сходи за стариком.
Ну, старик и пришел. Богу помолился, на вси стороны поклонился и царю поклон воздал.
— Здравствуй, надежа великый государь.
Он и ска:
— Что, старичок, сынок-то твой воруя?
Он ска:
— Нет, надежа великый государь, не воруя, а привыкае.
Он и скаже:
— Ну тогда, — говорит, — привыкает, так пускай у меня украдёт чашу и скатереть, тогда Бог и великый государь прощае. Нет, — ска,— тебя и сына казню.
Пришел старик домой кручиноват, а сын в окно смотрит, головы́ повесил. Ну сын и скаже:
— Что, батюшка, кручинишься?
— Ах как, ска, сын, как не живёшь бласловясь, как други сынова́ живут как живут. Вот царь службу накинул — украсть чашу и скатереть царьску, а нет — так тебя и меня казнить.
Ну он скаже:
— О, батюшко, это не служба — службишко, вперёд служба будя.
Ну, он шел на рынок, купил лакейски платья, а там бал у государя, узнал, — в который день, и на́ бал едут вси енералы, полковники, вси едут. Он скочил к енералу на запятки и приехали к царьскому дворцу. Он выскочил с запятков, приходит в комнату в царьску и платье снимает у этого енерала. Енерал думае, что царьскый лакей, а царь думае, что енеральскый лакей. Оны стали кушать вси, потом откушали уж, со стола стали убирать, всё убрали, он тут всё ходит, одна чашка осталась и скатереть, он завернул и понёс из покоя в покой и на улицу унёс домой. На дру́гой день царю доложили, что нету, потерялась. Царь скаже:
— Мотрошилко (так его, вишь, звали), видно, украл. Одинарець, сходи-ка за стариком.
Старик пришел, Богу помолился, опеть на вси стороны поклонился, царю поклон воздал.
— Здравствуй, надежа великый государь.
— Что, сынок-то твой воруя?
Он скаже:
— Нет, не воруя, а привыкае.
— Чашку и скатереть у меня украл.
А старик ска:
— Нет, не украл, взял.
— Что он делае? — скаже.
— На скатерти ест, а с чашки хлебает.
Потом:
— Поди, скажи сыну, пускай у меня украдёт царьского коня, жеребца угонит.
Ну, старик пошел, опеть голову повесил: «ежели не угонит, тебя, ска, и сына казню».
Сын опеть и спрашивае:
— Что, батюшко, голова повесил?
— Ах, сын, сын, как не живёшь опеть благословясь, опеть вот царьску службу накинул — жеребца угнать, а нет, так тебя и меня казнить.
— Ну, это не служба, — скаже, — службишка.
Ну, потом он пошел на рынок опеть и купил худую лошадёнку и бочку вина купил, впряг и поехал, и еде мимо царьскый дворец. Взял да лошадёнку в воду и в канаву и пихнул («лежи там»). Ну и приходит.
— Ах, братцы, царьски конюхи, пособитя вытащить лошадёнку.
Ну, оны и шли, пособили ему. Взял нацедил яндову целую вина. Потом опеть стал:
— Братцы, царьски конюхи, нельзя ли меня как-нибудь приютить к ночи. Не всё ведь царь ведае. Ну, его и приютили к ночи, тот по том, а другой по другом и пустили. Он опеть им вина нацедил.
— Пейте, братцы, сколько можете.
Оны и напились уж и вси допьяна, и вси развалялись, заснули спать. Он взял ключи (на гвозду) и пошел в конюшню, посмотрел: стоит конь в конюшни. Он и в другую — и там такой же опять конь. Он и в третью — и там и третий такой же. Он и думае: «Которого угнать? Каково, ежели не того!»
Ну, он и взял всих трёх угнал. Потом поутру выстали тыи, сходили в конюшню — жеребца нету, в другую сходили — там и другого нету, а третью сходили — там и третьего нету. Ну, потом царю доложили, что жеребцы потерялись. Ну, потом царь скаже:
— Ну ж, это Мотрошилка украл. Одинарець, сходи за стариком.
Старик пришел, Богу помолился, на вси стороны поклонился, царю поклон воздал.
— Здравствуй, надежа великый государь.
— Что, старик, что Мотрошилко ко́ней тых украл?
Он скаже:
— Нет, не украл, а взял.
— Ну, пускай, — говорит, — с-под меня и с-под царицы перину украдёт, то что и Бог — и великы́й государь прощае, а нет, так тебя и сына казню.
Он идёт, опеть кручинится, идёт, сын и стречае его.
— Что, батюшко, кручинишься?
— Ах, сын, как ты не живёшь бласловясь, так вот царь велел перину и с-под царя и с-под царицы украсть, нет — так тебя и меня казнить.
Он шел опеть, шил крылья себе, подделал, ну и видит: около царьского дворьца окна по́лы у царя. Он поднялся и залетел к ему в окошко, и зашел в ёго спальню, и под кровать и сел. Ночь пришла, царь и царица пришли спать и повалились, гусельщик играе в гусли у них; ну, оны и заснули, и гусельщик заснул. Оны и прираскатились маленько. Он выстал да и в серёдку насрал им. Оны спали, спали, прохватились. Царь скаже:
— Царица, ты усралась.
А царица скаже:
— Нет, ты, царь, усрался.
Ну, потом крыкнули, что уберитя постелю. Он выстал с-под. кровати, взял убрал:
— Дайте я уберу.
И взял и у́брал. И с покоя в покой, и с покоя в покой — и на улицу вышел и домой ушел и постелю унёс. Потом утром выстали, царьской постели нет, царю доложили:
— Постели нету.
Он ска:
— Мотрошилка это украл.
Потом он сделал бал себи и собрал всих енералов, и всих полковников, и всих арьхиереев, и арьхимандритов и всих собрал на бал себи.
— Одинарець, поди приведи старика и Мотрошилку.
Ну, потом старик и Мотрошилка пришли к государю. Богу помолились, на вси стороны поклонились, царю поклон во́здали.
— Здравствуй, надежа великый государь.
— Старик, ска, что сынок-то у тебя ворует?
Он ска:
— Не ворует, а привыкае.
— Чашу и скатереть у меня украл?
Он ска:
— Нет, не украл, а взял.
— Трех жеребцей украл?
Он скаже:
— Не украл, а взял.
— Перину с-под царя и с-под царицы украл?
— Не украл, а взял. Вот, — скаже, — что он делает: на скатерти ест, с чашки хлебае, на жеребцах катается, а на перины спит.
Он и скажет:
— Вот, господа енералы и вси, я, — говорит, — накинул на него три службы, и то, ска, его Бог прощае и великый государь, он вси и справил. Что нынь ему сделать?
Вси сказали, что царьско слово — взад не хо́ди, простить надо. Он и скаже:
— Бог прощае и великый государь, Мотрошилка, тебя.
И Мотрошилка пошел домой. Арьхиерей один и скаже:
— Просто, — говорит, — ворам воровать, как цари стали потакать.
Он и кликне:
— Мотрошилка, воротись-ка назад: можешь ли этому арьхиерею что сделать?
Он скаже:
— Надежа, великый государь, через неделю все будет готово.
Шел на рынок, накупал всяких материй и шил себи крылья и пошел ночью к этому арьхиерею. Пришел, колотится, архиерей и пустил его.
— Кто ты таковый есть? — спрашиват.
— Есть я ангел с небес; ваши, владыко, молитвы, вишь, доходны до Господа Бога. Господь боля не може слышать ваших молитв, послал меня за тобой.
Ну, арьхиерей обрадовался, забегал. Он:
— Отче, — говорит, — к Господу с волосамы никак идти нельзя. Господь волос не люби.
Обрадовался архиереюшко, забегал ножницы искать. Потом он волосы у его обрил, у архиерея этого.
— Отче, — говорит, — надо мешок какой-нибудь, лететь ведь далёко-высоко, ты спутаешься, неровно на зень зглянешь, устрашишься, упадешь на зень. Я как к Господу прилечу, как тебя потеряю?
Потом он взял в мешок клал и понёс его. Выздынул высоко в ко́локольню (колоко́льню хоть по-вашему).
— Ну, — говорит, — отче, я стану тебя пихать Господу, смотри не перни.
Попихал, он и пёрнул. Он выдернул назад и говорит:
— Ах ты, глинная дыра, душу в ад провела.
Ну, и начал его взад по ступеням ролгать (поволок). И потом он повесил на гвоздик в тую церковь к дверям; гвоздик щелкнул к дверям и мешок повесил, гди царю идти у обедне, и дубинку клал тут. Ну, и подписал на ворота, что «кто идёт мимо этого мешка, так чтобы всякому по этому мешку три раза ударить; кто не ударит, то быди проклят тот». И потом кто идёт, всякый ударит. Идёт царь сам к обедне и смотрит на надпись на эту.
— Ну, лакей, — говорит, — ударь три раза за меня и за себя.
Потом:
— Сними, — говорит, — мешок, стряхни, — говорит.
Стряхнули — там выскочил человек. Царь и скаже:
— Кто ты такой?
— Есть, — говорит, — арьхиерей.
— Какого черта арьхиерей, у меня такого арьхиерея в Европы нет. Налипай, — говорит, — лакей, его под жопу.
Потом:
— Ну, — говорит, — это Мотрошилка сделал.
От обедни пришел домой царь.
— Одинарець, сходи-ка за Мотрошилкой.
Мотрошилко пришел, Богу помолился, на вси стороны поклонился, царю поклон опять воздал.
— Здравствуй, надежа великый государь.
— Ну что, Мотрошилка, исполнил службу архиерею?
Тот ска:
— Исполнил, ваше царьско величество.
Он его и наградил.
(Зап. летом 1903 года от крестьянки Дмитриевны в д. Кедрозеро Петрозаводского уезда Олонецкой губ.)
Заветные сказки из собрания Н. Е. Ончукова. М.: Ладомир, 1996.