В одном преогромном селе проживал староста Данила, у котор<ого> была дочка да жонка. Дочь была здорова и красива. Рядом жила бедная вдова Марья, у котор<ой> был сын Иван. Он ходил на летние заработки, денёг не приносил.
Одну весну просится:
— Мамаша, пусти меня в бурлаки.
Мать не пускала, а он взял и ушел. Осенью является домой. Принес для себя чистую одёжу и <тридцать> коп<еек> денег. Мать и спрашивает:
— Ванюша, принес ли денег на хлеб?
— Хватит, мамаша, сходи к старосте за меркой.
Стар<уха> не хотела было идти, но сын заставляе. Вот приходит к старосте и спрашивает мерки.
— На что тебе мерка?
— А Ване деньги мерять.
Староста и подумал: «Верно, много денёг принес Иван».
Марья принесла мерку домой, Ив<ан> пошел в подполье, наклал полну мерку стекла, переливал из полной мерки да назад. Старостина дочка Матрёна это подслухала и вызвала мать. Ив<ан> в последний раз тряхнул стекла в подполье е́легой, потом взял да два пятиалтынных всунул в обручок мерки, а матери наказал:
— Отнеси мерку, а когда будешь переходить через порог, мерку срони с рук.
Пятиалт<ынные> скатились по полу. Старик гов<орит>:
— Убери деньги обратно.
Бедная Марья велела взять на гостинцы дочки Матрёны:
— У моего Вани денег куры не клюют.
В тот же вечер пришел Ив<ан> на по́седку и спросил Матрёну:
— Пойдешь ли за меня взамуж?
Матр<ёна> отказала до след<ующего> дня.
В след<ующий> вечер наказала Ивану присылать сватов. Назначили через неделю свадьбу. Ив<ан> у этого старика просит <сто> рублей денег взаймы.
— У меня деньги отнесены в банк.
Стар<ик> дал Ив<ану> <сто> р<ублей>. Ив<ан> купил в городе кое-что для свадьбы. Но денёг все же ещо было мало. Второй раз просил на покупку лошади. Стар<ик> дал <двести> р<ублей>.
Провели честь честью свадьбу и живут-поживают. Проходит время <две> недели. Матр<ёна> и гов<орит> Ив<ану>:
— Скоро папа запросит деньги.
Ив<ан> гов<орит>:
— Признаться, что совсем нет.
Баба была, — ей не захотелось осрамить отца — уйти от Ивана, — стала думать: «Как бы нажить отцу <триста> р<ублей>? Вот — думает, — пойду на исповедь, причащусь, не внушит ли Бог, как добыть денёг».
Одевшись, пошла в церковь на исповедь. Стала впереди всех. Поп стал махать кадилом и глядеть на Матрёну часто-пречасто. Так жо и дьякон, так жо и псаломщик. Стала у попа исповедь вот вся, дошла очередь Матрёны вси грехи. И ше́потом стал проситься к ей к ночи. Матр<ёна> согласилась за <сто> р<ублей>.
— В какое время?
— В <десять> ч<асов> ночи.
— Ладно.
Поп согласился. Дьякон стоял в углу и это услышал. Когда М<атрёна> из церквы вышла, дьякон догнал ее на крыльце:
— Нельзя ли с вами познакомиться?
— Можно. Только <сто> р<ублей>, приходи к <двенадцати> ч<асам>.
Дьяк<он> бегом в церкву. Псалом<щик>, не будь дурак, передал пение товарищам и сам с церквы долой. Нагнав Матр<ёну>, тоже просится к ночи. Матрёна ему обьяснила:
— Приходи в <два> ч<аса>, приноси <пятьдесят> р<ублей>.
Пришла домой и сказала все Ивану. Они и сговорились:
— Как придут, я спущу в квартиру, в тое время ты будь на улицы, поставь к окну лестницу и смотри: когда буду раздеваться, беги к воротам и стучи.
Ив<ан> приготовил большой ларь в подполье и насыпал туды сажи. Приходит вечер, поп накупил гостинцу целой платок, взял бутылку вина и <сто> р<ублей> деньги. Приходя к крыльцу, стал стучаться. М<атрёна> выбегае и спрашив<ает>:
— Кто ты?
— Поп.
М<атрёна> запустила в избу. Поп отдал <сто> р<ублей>, с радости стал скидоваться, стал М<атрёну> тащить в другую комнату. Матр<ёна> стала наливать самовар.
— Батюшко, хоть попьем чайку.
Ив<ан> увидел, что поп раздевается, прибежал к воротам и стучится. Поп услыхал, а М<атрёна> выбежала. Прибежала и велела прятаться попу.
— Батюшко, прячься в подполье.
Поп залез и попал в ларь. Ив<ан> распечатал [бутылку], почти залпом выпил всю и выбежал на улицу. Приходит дьякон в <двенадцать> ч<асов>, стучит в дверь. Мат<рёна> ответила, получила с него <сто> р<ублей>. Дьякон стал раздеваться, Ив<ан> увидел и во всю глотку заорал:
— Ей, отворяй, такая мать! Кто у тебя такие гости?
Дьякон споло́хался. М<атрёна> гов<орит> ему:
— Лезь в подполье.
Дьяк<он> полез и попал в ларь. Нащупал руками попа и спрашивает:
— Кто тут?
— Я поп. А ты кто?
— Дьякон.
Прошло <два> часа, залетает псаломщик. Таким жо манером и он попал в ларь. Спрашивает:
— Вы кто?
— Поп и дьякон.
— А я псаломщик.
В ларе сидит все церковное духовенство. Опьяневший Иван зашумел в избы, ругается:
— Чии платья?
Она ему гов<орит>:
— У меня в гостях поп да дьякон и псаломщик.
— Ах вы, черти долговолосые! Я вас завтра в город повезу. На мимопутье есть река, с моста в ларе спущу в реку.
В ларе испугались. Ив<ан> протвере́зился, позвал соседа с лошадью, ларь свалил в телегу и повез в город. Приехал И<ван> в город и закричал во всю глотку:
— Не желаете ли посмотреть живых чертей? Цена от <пяти> до <двадцати пяти> р<ублей>.
Народу накопилось много. И<ван> денег насобирал, больше <трехсот> р<ублей>. Взял кожаную плётку, откр<ыл> ларь и выпустил попа. Поп вышел, он ему плёткой — раз! Поп убежал неизвестно куды. Так же выпустил дьякона и псаломщика. Ив<ан> возвратился домой, получивши больше <пятисот пятидесяти> р<ублей>. Отдал деньги тестю, а на остальные стал жить-поживать, добра наживать.
(Зап. 28 июня 1928 г. от С. П. Кошкина, 30 л., на Шокшозере Лодейнопольского округа Олонецкой губ.)
Заветные сказки из собрания Н. Е. Ончукова. М.: Ладомир, 1996.