У богатого мужика была дочь, он ее ни за кого не выдавал, а недалёко жил сапожник Иван Иванович, шил да песни пел, шил да песни пел. Сошил попу сапоги, а поп за работу дал ему все копейками. Ну, ладно, вот Иван Иваныч посылат к богатому мужику просить четверика смерить деньги. Богатой мужик усомнился: «Ужоли у его столько денег, что он пересчитать не можот? Недаром порато он весел».
Послал послушать работника. Иван Иванович положил поповские деньги в четверик, потом на пол, так взад-вперед и грохотит, только звон стоит, как деньги брякают. Копейку в щель запихал и четверик отнёс. На другой день опять пришел, просит:
— Сегодни сребро перемерять.
Гривенник запихал в щель и назад четверик отнёс. В Пасху пришел Иван Иваныч к богатому купцу в гости. Вот богатой мужик и говорит:
— Иван Иваныч, вы бы женились.
— А что жениться: на бедной не хотца, а богатой не дают.
Богатой и говорит:
— Да, пожалуй, и я бы Машу отдал.
И свадьбу сделали, придано хорошо дал. Иван Иваныч женилса, придано пропил, а Машенька эта жизнью довольна была, жила с им хорошо. Раз приходит Машенька к обедне, поп глядел, глядел да и обзарилса: «А что попросить, не даст ле?»
И дьякон засмотрелса, и дьячок тоже вздумал, и всем захотелось. Обедня отошла, поп Машеньку настиг и говорит:
— А нельзя ли, Машенька, придти с тобой позабавиться?
— А приди.
После попа и дьякон настиг. Она и дьякону то же сказала. А после дьякона и дьячок. Мало — поп и бежит. Машенька за самовар посадила, сидят разговаривают:
— Ах, кто-то идёт.
— А я куда?
— А поди во двор, на полку сядь.
Поп и сел. Пришел дьякон, Машенька и его к самовару посадила. Сидят чай пьют. Мало — и опять ворота брякнули.
— Ах, кто-то идет!
— А не муж ле?
— А я куда?
— А поди во двор, на полку сядь.
Дьякон на полку заскочил: сидит поп.
— Ты, поп, почто здесь?
— А так. А ты почто?
— А и я так.
Пришел дьячок, сели чай пить, и опять ворота брякнули, Иван Иваныч сам идёт. Она и дьячка на полку посадила. Иван Иваныч и говорит:
— Эх, Машенька, ты сегодня одна сидишь; ты бы от скуки ради пригласила попадью, дьяконицу да дьячиху, вы бы вместях покалякали.
Машенька побежала за матушкой, позвала в гости дьяконицу и дьячиху. Матушка приходит, а Иван Иваныч один сидит.
Вот они разговаривают.
— Я ведь, матушка, корову нову купил.
И пошли смотреть, корова попадье понравилась.
— А что, Иван Иваныч, продай корову-ту.
— Нет, матушка, продать нельзя, разве <выебать> можно.
— Да и в самом деле, однако у меня попёнко-то старо; а скажу, что деньги отдала.
— Дак что, куда пойдем?
— А куда пойдем, соломы на рундучок постелем.
Постлали и повалились. Поп на полке сидит и говорит:
— Я, робята, скочу.
А те за волосы держат.
— Нет, не скачи, нас выдашь.
Попадья платье тут и замарала и домой ушла. Мало, — идёт дьяконица, а Машеньки всё нет. Опять пошли корову смотреть и так же согласились, как и с попадьей. И с дьячихой то же. Вот назавтре Иван Иваныч стаёт, надеват вязочку на рога и ведёт корову попадьи. Приводит, попадья стречат:
— А, Иван Иваныч, заводи в хлев.
— Нет, заводить нельзя.
— А почему?
— Надо с вас расписку взять, что у меня корова не продана, а <ебана>.
— Что ты, убирайся ты и с коровой.
— Нет, я ведь не поп, вертеть душой не хочу.
— На ты, возьми ради Христа, сто рублей, только веди корову домой.
И к дьяконице привёл, и с ей сто рублей взял, и с дьячихи сто рублей. Тем и кончилось.
(Зап. летом 1907 г. от И. Н. Маркова, 51 г., на Летнем берегу Белого моря в Архангельской губ.)
Заветные сказки из собрания Н. Е. Ончукова. М.: Ладомир, 1996.