1.
Жил кот, воробей да жихарько третей. Кот да воробей пошли дрова рубить и говорят жихарьку:
— Домовничай да смотри: ежели придёт яга-баба да станет считать ложки, ты ничего не говори, молчи!
— Ладно, — ответил жихарь.
Кот да воробей ушли, а жихарь сел на печь за трубу. Вдруг является яга-баба, берёт ложки и считат:
— Это — котова ложка, это — воробьёва ложка, третья — жихарькова.
Жихарь не мог стерпеть, закричал:
— Не тронь, яга-баба, мою ложку.
Яга-баба схватила жихаря, села в ступу, поехала; едет в ступе, пестом понужат, а помелом следы заметат. Жихарь заревел:
— Кот, беги! Воробей, лети!
Те услышали, прибежали. Кот начал царапать ягу-бабу, а воробей клевать; отняли жихаря.
На другой день стали опять собираться в лес дрова рубить, заказывают жихарю:
— Смотри, ежели будет яга-баба, ничего не говори; мы теперь далеко уйдём.
Жихарь только сел за трубу на печь, яга-баба опять явилась, начала считать ложки:
— Это — котова ложка, это — воробьёва ложка, это — жихарькова.
Жихарько не мог утерпеть, заревел:
— Не тронь, яга-баба, мою ложку.
Яга-баба схватила жихаря, потащила, а жихарь ревёт:
— Кот, беги! Воробей, лети!
Те услышали, прибежали; кот царапать, воробей клевать ягу-бабу! Отняли жихаря, ушли домой.
На третий день собрались в лес дрова рубить, говорят жихарю:
— Смотри, ежели придёт яга-баба — молчи; мы теперь далеко уйдём.
Кот да воробей ушли, а жихарь третей уселся за трубу на печь; вдруг опять яга-баба берёт ложки и считат:
— Это — котова ложка, это — воробьёва ложка, третья — жихарькова.
Жихарь молчит. Яга-баба вдругорядь считат:
— Это — котова ложка, это — воробьёва, это — жихарькова.
Жихарь молчит. Яга-баба в третий раз считат:
— Это — котова ложка, это — воробьёва ложка, третья — жихарькова.
Жихарько не мог стерпеть, забазлал:
— Не тронь, курва, мою ложку.
Яга-баба схватила жихаря, потащила. Жихарь кричит:
— Кот, беги! Воробей, лети!
Братья его не слышат.
Притащила яга-баба жихаря домой, посадила в голбец, сама затопила печку, говорит большой дочери:
— Девка! Я пойду в Русь; ты изжарь к обеду мне жихарька.
— Ладно! — та говорит.
Печка истопилась, девка велит выходить жихарю. Жихарь вышел.
— Ложись на ла́дку! — говорит опять девка.
Жихарь лёг, уставил одну ногу в потолок, другу́ в на́волок. Девка говорит:
— Не так, не так!
Жихарь бает:
— А как? Ну-ка поучи.
Девка легла в ла́дку. Жихарь не оробел, схватил ухват, да и пихнул в печь ла́дку с ягишниной дочерью, сам ушёл опять в голбец, сидит — дожидатся ягой-бабы. Вдруг яга-баба прибежала и говорит:
— Покататься было, поваляться было на жихарьковых косточках!
А жихарь ей в ответ:
— Покатайся, поваляйся на дочерниных косточках!
Яга-баба спохватилась, посмотрела: дочь её изжарена, и заревела:
— А, ты, мошенник, постой! Не увернёшься!
Приказыват середней дочери изжарить жихарька, сама уехала. Середня дочь истопила печку, велит выходить жихарьку. Жихарь вышел, лег в ла́дку, одну ногу уставил в потолок, другу́ в наволок. Девка говорит:
— Не так, не так!
— А поучи: как?
Девка легла в ла́дку. Жихарь взял да и пихнул её в печь, сам ушёл в голбец, сидит там. Вдруг яга-баба:
— Покататься было, поваляться было на жихарьковых косточках!
Он в ответ:
— Поваляйся, покатайся на дочерниных косточках!
Ягишна взбесилась:
— Э, постой, — говорит, — не увернёшься!
Приказывает молодой дочери изжарить его. Не тут-то было, жихарь и эту изжарил!
Яга-баба пуще рассердилась:
— Погоди, — говорит, — у меня не увернёшься!
Истопила печь, кричит:
— Выходи, жихарько! Ложись вот на ла́дку.
Жихарь лёг, уставил одну ногу в потолок, другу́ в наволок, не уходит в чело. Яга-баба говорит:
— Не так, не так!
А жихарь будто не знат.
— Я, — говорит, — не знаю, поучи сама!
Яга-баба тотчас поджалась и легла в ла́дку. Жихарь не оробел, взял да её и пихнул в печь; сам ступай домой, прибежал, сказыват братьям:
— Вот чего я сделал с ягой-бабой!
2.
В одной семье было три брата: большего прозывали Бараном, середнего Козлом, а меньшего звали Чуфиль-Филюшка. Вот однажды все они трое пошли в лес, а в лесу жил караульщиком родной их дедушка. У этого дедушки Баран да Козел оставили своего родного брата Чуфиль-Филюшку, а сами пошли в лес на охоту. Филюшке была и воля и доля: дедушка был стар и большой недогад, а Филюшка тороват. Захотелось ему съесть яблочко; он отвернулся от дедушки да в сад, и залез на яблонь. Вдруг откуда ни взялась яга-бура в железной ступе с пехтилем в руке; прискакала к яблоне и сказала:
— Здорово, Филюшка! Зачем туда залез?
— Да вот яблочко сорвать, — сказал Филюшка.
— На-ка, родимый, тебе моего яблочка.
— Это гнилое, — сказал Филюшка.
— На́ вот другое!
— А это червивое.
— Ну, будет тебе дурачиться, Филюшка! А ты вот возьми-ка у меня яблочко-то из ручки в ручку.
Он протянул руку. Яга-бура как схватит его, посадила в ступу и поскакала по кустам, по лесам, по оврагам, борзо погоняет ступу пехтилем.
Тут Филюшка, опомнившись, начал кричать:
— Козёл, Баран! Бежите скорей! Меня яга утащила за те горы за крутые, за те леса за тёмные, за те степи за гусиновые.
Козёл и Баран отдыхали тогда; один лежал на земле, вот ему и слышится — кричит кто-то.
— Прислонись-ка ты к земле! — говорит лежачий сидячему.
— Ой, это кричит наш Филюшка!
Пустились они бежать, бежали-бежали и догнали ягу-буру, отбили Филюшку и привезли к дедушке, а дедушка с ума по нём сошёл! Вот приказали они дедушке смотреть за Филюшкой, а сами ушли. Филюшка по прежней уловке опять залез на яблонь; только залез, а яга-бура опять перед ним и даёт ему яблочко.
— Нет, не обманешь меня, злодейка! — сказал Филюшка.
— Да ты, Филюшка, хоть поймай у меня яблочко; я тебе брошу.
— Хорошо, кидай!
Яга нарочно кинула ему яблочко пониже; он потянулся за яблочком, хотел было схватить — вдруг хвать его за руку яга-бура и помчала без памяти опять по горам, по долам и по тёмным лесам; притащила его в свой дом, вымыла, вы́холила и посадила в коник.
Вот поутру собирается яга идти в лес и приказывает своей дочери:
— Ну, дочка моя, истопи печь жарко-на́жарко и зажарь мне Чуфиль-Филюшку к ужоткому! — а сама ушла на добычу.
Дочь истопила жарко печку, взяла, связала Филюшку и положила на лопату, и только хочет пихнуть его в печку — он упрёт да и упрёт в чело ногами.
— Ты не так, Филюшка! — сказала дочь яги-бурой.
— Да как же? — говорит Филюшка. — Я не умею.
— Вот как, пусти-ка, я тебя научу! — и легла на лопату, как надо, а Чуфиль-Филюшка был малый не промах: как вдруг сунет её в печь и закрыл заслоном крепко-накрепко.
Прошло не больше как часа два-три, Филюшка учуял, что запахло жареным, отслонил заслонку и вынул дочь яги-бурой изжаренную, помазал её маслом, прикрыл на сковороде полотенцем и положил в коник; а сам ушёл на потолок да взял с собою будничный пехтиль и ступу яги-бурой. Вот перед вечером приходит яга-бура, прямо сунулась в коник и вытащила жаркое; поела всё, собрала все кости, разложила их на земле рядом и начала по ним кататься, а про дочь и не встрянётся — думает, что она в другой избе шерсть прядёт. Вот яга, катаючись, приговаривает:
— Любезная моя дочь! Выйди ко мне и покатайся со мною на Филюшкиных косточках!
А Филюшка с потолка кричит:
— Покатайся, мать, поваляйся, мать, на дочерниных косточках!
— А, ты там, разбойник? Постой же, я тебе задам! — заскрипела зубами, застучала ногами и лезет на потолок. Чуфилюшка не испугался, схватил пехтиль и со всего маху ударил её по́ лбу: яга лишь брыкнула наземь.
Тут Филюшка залез на крышу; увидал, что летят гуси, он и кричит им:
— Дайте мне по перышку, я сделаю себе крылышки.
Они дали ему по пёрышку; он и полетел домой. А до́ма его уж давным-давно за упокой поминают; потом, как увидали его, все несказанно обрадовались и вместо упокойной затеяли превесёлую гульбу и стали себе жить-поживать да больше добра наживать.
Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. — М.: Наука, 1984-1985.