Песни о кончине Степана Разина

Вы, леса ль мои, лесочки, леса темные,
Вы, станы ль мои, станочки, станы теплые!
Уж как вы ль, мои станочки, поразломлены,
Все товарищи, все приятели поразловлены,
По злодейкам по тюрьмам порассожены.
Только я то ли, добрый молодец, не пойман был.
По прозваньицу меня звали Стенька Разин сын.
Я не год гулял, я не два года,
Я гулял-то ровно тридцать лет.
Как пошел-то я ко синю морю.
Ко синю морю, ко Дунай-реке,
У Дунай-реки перевоз кричал:
«Перевезите-ка меня, добра молодца,
На ту сторону, на белый камешек!»
На белом камешке стал скончатися,
При кончинушке стал наказывать,
Стал наказывать и выговаривать:
«Ах вы, милые сотоварищи!
Похороните меня, добра молодца,
Промежду трех дорог: первой Питерской,
Другой Владимирской, третьей Киевской.
Во в правую ручку дайте саблю вострую,
Во в левую ручку калену стрелу,
В головах поставьте чуден-дивен крест,
Во в ногах поставьте ворона-коня.
Кто ни йдет, кто ни едет мимо молодца,
Мимо молодца, всяк помолится:
— Что не вор ли лежит тут, не разбойничек,
— Тут лежит-то Стенька Разин сын!»
Приходили тут сотоварищи,
Помолилися на чуден-дивен крест,
Тому-то, братцы, сдивовалися,
Стеньке Разину поклонялися:
Уж ты выстань-ка, сотоварищ наш,
Ты возьми-ка в руки саблю вострую,
Во в леву руку калену стрелу,
Ты ударь-ка буйной палицей
По бедрам нашим широкиим!
Кабы знали мы, уж ведали,
Выручили бы с бела камня,
С бела камня, со Дунай-реки,
Со Дунай-реки, со широконькой.
Покажи-ка нам златы латы тут,
Златы латы тут серпентинные!»
Погрузили во Дунай-реку
Сотоварищи Стеньку Разина.
Со Дунай-реки сотоварищи
На Амур пошли думу думати;
У Амур-реки крута гора,
Крута гора высокая;
На той горе распрощалися,
Друг другу покланялися:
«Уж мы, братцы, разойдемтесь-ка,
Разойдемтесь-ка по диким местам!»

2.

Ище говорит-то атаман всё Сенька Разин-от:
«Ей, мне больше, атаману, по чисту полю не ежживать,
Мне по чистому по полю, по темны̀м лесам!
У мня было на веку-то всё поежжоно.
Ай не год у мня, не два было̀, не три года, —
Я ведь ездил по чисту̀ полю, темны̀̀м лесом
Ей тридцеть-то годочков поры-времени.
Как теперь мою дружиночку хороброю…
Изымали их во руки, посадили всё,
Посадили их по темну, темну тёмницю.
Ей, за те ли их за крепки за замочки тут,
За тема̀-ти всё за строгима за караулами.
После ихного-то я после бываньиця
Я ведь много-то делал пользи царю белому:
Я ведь много губил да людей добрых-то,
Я тут много убивал тотар поганыих,
Я ведь силы-то неверной бусуманьскою,
Я тут много ведь грабил золотой казны.
Мне-ка больше золотой казны не грабьливать,
Мне-ка больше циста серебра не грабьливать,
Дорогого мне скацёного-то больше жемцюгу!
Я поеду, атаман же, во чисто̀ полё,
Во чисто̀ полё поеду ко всем товарышшам,
Посмотрю своих товарышов в бело̀м шатре,
Распрощусь-то я с има̀ на жисть на вечную».
Из циста̀ поля поехал ко Дунай к реки;
Приезжает он ко матушке к Дунай-реки.
Хороша течет Дунай да речка быстрая,
Речка быстрая течет, очунь широкая.
«Закрычу я у Дуная переводьшика;
Тут нехто меня ведь всё не перевозят тут,
Шьчо тово ли атамана Сеньку Разина».
Говорил он своёму-ту он добру коню:
«Ты останьсе-ко, останьсе ты, мой доброй конь,
Ты останьсе-ко, конь мой, в зелены̀х лугах,
В зеленых лугах останься, в шолково̀й травы».
Тут по̀плыл-то реку̀ да Сенька Разин-от,
Подоплы̀л ведь только речку до полу̀-реки,
До полу-реки доплыл да всё до камешка,
Всё до камешка доплыл до горючого;
Он выходил на горючой на сер камешок,
Написал он камню, шьчо ёму ведь надобно,
Шьчо ведь надобно ёму, да про себя пишот,
Он все пишот со слёзами со горючима,
Он своей пишот хороброю дружиночки:
«Уж вы милыи, моя хоро̀бра ты дружиночка!
Токо выпусьтят на волю вас же, добрых молодцов,
Токо будите на волюшки на вольнёю.
Найдите, быват, вы атамана Сеньку Разина,
Шьчо вы сильнёво могучого бога̀тыря, —
Росыпишу-ту вам, хороброй все дружинушки:
Вы возьмите-тко отсюда тело белоё,—
Вы возьмите-ко миня, всё увезите вы,
Повалите вы миня во матушку в сыру землю,
Положите межу трех славных дорожоцёк,
Где съезжаютьце могуции сильни бога̀тыри,
Во котором они месьти думу думают,
Думу думают они, совет советуют;
Ай ведь тут миня повалите межу трех славных дорожоцьки:
Шьчо перьву миня дорожку Питербурськую,
Межу втору миня дорожку к матушки все камянно̀й Москве,
Ко третьей миня дорожки славной Киевской,
Повалите моё, положьте тело белоё,
Тело белоё моё все богатырьское,
Вы кладите мне-ка в матушку в сыру землю.
Вз голову кладите мне чуден-от крест,
Вы мне в ноги-ти кладите мой ведь страшон мець,
По праву ту руку мне кладите палицю тяжолую,
Ай к мецю-ту ставьте моего да всё добра̀ коня,
К левой руценьки кладите вы булатной нож;
Вы закройте моё-то тело белоё,
Навалите-ко плиту да камня серого,
Росьпишите вы слова вси до единого,
Отпишите вы мое имя, фамилию,
Шьчо лежит-то ведь Сенька тут бога̀тырь Разин-от.
А пойдут-то, поедут многи вси люди добрыя,
Быват, руськии могуции бога̀тыря,
И пойдут-то молодци да красны девушки,
Всё помянут-то моё да тело грешное;
Как цюдну-ту кресту они помолятце,
Они страшного меця все приужахнутце».
Тут ведь выпустили дружиночку-ту скоро храбрую;
Тут наехала дружиночка хоробрая,
Отыскали тело бело богатырьскоё,
Повезли-то тело бело церес три дорожоцьки:
Церес Киевску, Москоську, церес Питерську;
Хоронили-то его, да атамана-та, бога̀тыря,
Шьчо того-то ведь Сеньку его Разина.
Ище в голову-ту ставили чуден-от крес,
Ко ногам они поло̀жили страшон-от мець,
К правой рученьки положили да саблю вострую,
К левой рученьки поло̀жили его булатный нож,
Добра̀ коня они поставили к его страшну мецю,
Накрывали-то плиту все камня серого,
На плиты всё расписали, как и он велел:
Отписали-то Сеньку все бога̀тыря,
Шьчо того ли бога̀тыря могуцего,
Могуцёго бога̀тыря Сеньку Разина.

3.

Ай вы, леса-ле мои, лесочки, леса, бывали темные;
Ай вы, куста-ле мои, кустоцики, были куста цастые;
Да станы-ле вы наши, станоцики, станы, были теплы;
Ай друзья-товаришши всё были верные!..
Ишше все вы ноньче, лисочики, все припасечены;
Ай-и, аи, ишшо все наши теплы станочики приразорены;
Ай-и, аи, все-то дружья-братья да товаришши, все припаиманы,
Ай-и, аи, все-то поиманы мои товарищи, они все припосажены,
Ай-и, аи, все-то посажены мои товарищи, они все приповешены!..»
Ай-и как да един-то из них доброй молодец он не поиман был,
Ай-и он не поиман был доброй молодец, он не посажон был.
Ай-и прикачнулса веть он, пришатнулса доброй молодец,
Ай-и пришатнулса да прикачнулса ко Дону, всё ко тиху Дону.
Ай-и он выспрашивал на тихом Доне перевошшичков, он веть всё перевошшичков:
«Ишше есть ле у вас на тихом Доне, братцы, всё перево[шш]ицьки?
Ай-и переправьте миня, добра молотца, миня всё через тихой Дон!»
Ай-и он переправилса, доброй молодец, он через тихой Дон,
Он переправилса, наш доброй молодец, сам веть тут канчаться стал:
«А вы да братцы мои да всё товаришши, перевошшички!
Вы положите-тко моё тело ай всё между трёх дорог:
Между Питерской, между Московской да третьей славной Киевской;
Ай-и в зголовье вы поставьте всё животворяшший крест,
Ай-и во резвы-то [ноги] да всё мине поставьте коня добраго,
Ай-и во праву-ту руку мне поставьте саблю вострую,
Ай-и во леву-ту руку мине поставьте-тко мине копьё долгое:
Ий кто да пойдёт, кто всё мимо поедёт — всё кресту помолится,
На добра-та коня всяк по[с]мотрят — всяк обзарятся,
Ай на востру саблю посмотрят — все они устрашатся!»