А-й ишше шли где туры подле синё морё,
Да и поплыли туры за синё морё —
Ишше выплыли туры да на Буян-остров
Да идут по Бояну, да славну острову.
А-й как настрецю — туриця златорогая,
Златорогая туриця да однорогая,
А им же туриця — родна матушка:
«Уж вы здрастуйте, туры да златорогие,
Златорогия туры да однорогие!
Уж вы где были, туры, да чего видели?» —
«Уж мы были где, матушка, — во Шахове,
Да во славном-то городе во Ляхове.
А слуцилосе итти нам мимо красен Киев-град,
А мимо Божьею-то церковь да воскрисенскою —
Уж мы видели цюдышко перецюдною:
А-й выходила девиця да из Божьей церкви,
Выносила она Книгу да на буйной главы,
Забродила в Неву-реку по поясу,
Да и клала тут Книгу на сер-горюць камень,
Она клала, читала да слезно плакала!»
А говорыт-то им матушка родимая:
«Уж вы глупыя туры да неразумныя!
А не девиця выходила да из Божьей церкви —
Выходила Божья Мати да Богородица,
Выносила она Книгу — да всё Евангельё,
Забродила в Неву-реку по поясу,
Она клала тут Книгу на сер-горюць камень,
Она клала, читала да слезно плакала:
Она слышит над Киевом незгодушку!
Подымаицсэ на Киев да Кудреванко-царь
А да с любимым-то зятелком со Артаком,
Он с любимым-то сыном да всё со Коньшиком.
Да у Артака силушки — сорок тысицей,
Да у Коньшика силы — да сорок тысицей,
У самого Кудреванка — да цисла-смету нет,
Цисла-смётушку нет да пересметины!..»
А закрыло луну да солнышко красного,
А не видно ведь злата светла месеця
А от того же от духу да от тотарьского,
От того же от пару да лошадиного:
Как наехала в цисто полё силушка великая —
Да натыкали копейця да всё булатныя,
А как буди сузёмок да лесу темного;
А роздёрнули шатры да чернобархатны.
Заходил Кудреванко да во черен шатёр,
Да садилсэ Кудреванко да за дубовой стол,
Да садилсэ Кудреванко да на ременьчат стул,
А писал ёрлоки-ти да скорописьмяны.
А не пером он писал дак не цернилами —
Вышивал он как золотом по бархату;
А-й написал ёрлыки дак запецятывал.
Выходил Кудреванко да из черна шатра,
А кричал Кудреванко да громким голосом:
«Уж вы ой еси, пановья-улановья,
Уж вы сильние-могуцие бог̇атыри,
Уж вы все поленици да преудалыи!
Ишше хто из вас съездит да в красен Киев-град
Да к тому же ко князю да ко Владимеру,
Отвезёт ёрлоки да скорописьмяны?»
И да на то же Кудреванку да всё ответу нет.
Говорыл Кудреванко да во второй након,
Говорыл Кудреванко да во третей након:
«Уж вы ой еси, пановья мои, улановья,
Уж вы скверные поганые тотаровья!
Ишше хто же из вас съездит да в красен Киев-град
А ко тому же ко князю да ко Владимеру,
Отвезёт ёрлыки да скорописьмяны?..»
Из того же из полцишша да из проклятого,
Из того из полка да из великого
Тут выскакивало длинноё Издолишшо,
А берёт ёрлоки-ти да во белы руки,
Да крутешенько Издолишшо коня седлал,
Да ишше того скоре да на коня скакал.
А-й да поехал тотарин-от не дорогою,
Он в город-от заехал да не воротами —
А скакал он церез стену да городовую,
Церез те церез башонки наугольные.
Он прямо ведь едёт да ко красну крыльцу,
Да ко той же ко грыни ко княженецкое.
Становил он коня дак не привя[за]на,
Не привязана коня да не приказана.
Тут крутешенько Издолишшо на крыльцо бежал:
Он не спрашивал дверей и не придверьников,
Он не спрашивал ворот и не приво[ро]тников —
Он прямо бежит да светлу грынёнку.
Он Бог̇у, тотарын, да всё не молицсэ,
Он и князю Владимеру целом не бьёт
Да Опраксеи-королевисьни цёху не здрастуёт.
Он бросал ёрлыки-ти на дубовой стол,
Сам крутешенько Издолишшо вон бежал,
А ишше того круче да на коня скочил.
Да поехал тотарин да не дорогою,
Он з города поехал да не воротами —
А скакал он церез стену да городовую,
Церез те же церез башонки наугольние
Да во те же во полки да во проклятые.
Тут и брал князь Владимер ерлыки-ти во белы руки,
Он брал ёрлоки-ти да роспецятывал,
Он читал ёрлоки-ти да головой качал,
Головой он качал, сам слезно плакал же.
Говорыл князь Владимер да таково слово:
«Уж ты ой еси, Опраксия-королевисьня!
А-й наступает на нас силушка великая —
Наступаёт на нас да Кудрёванко-царь
А да с любимым он зятёлком со Артаком,
Да с любимым со сыном да он со Коньшиком.
Да у Артака силушки — сорок тысецей,
Да у Коньшика силы — да сорок тысецей,
У самого Кудрёванка — да цисла-смету нет,
Цисла-смётушку нету да пересметины!»
Говорыл князь Владимер да таково слово:
«Соберём-ко-се мы да нонь почесьён пир
Да про тех же про князей, про бояров,
Да про тех же купьцей-гостей торговые,
Да про руськиих могуциих бог̇атырей,
Да про тех полениц да приудалые,
Да про тех же хресьянушок прожитосьних,
Да прожитосьних хресьян да хлебопахотных!..»
А собирал князь Владимер да тут почесьён пир.
Ишше много собиралось да князей-бояров,
Да и много собиралось купьцей-гостей торговые,
Ишша много собиралось хрисьянушок прожитосьних,
А прожитосьних хресьян да хлебопахотных,
И да и много собиралось руськиех бог̇атырей,
Да и всех полениц да приудалые.
Да и все на пиру да напивалисе,
Ишше все на чесном да наедалисе —
Ишше все на пиру да пьяны-весёлы.
Тут Владимер-князь по грынёнки похаживат,
Он повесил буйну голову со могуцих плець,
Потопил он оци ясны в мать сыру землю,
Ишше сам из рецей дак выговарыват:
«Уж вы ой еси, пановья-улановья,
Уж вы руськи могуции бог̇атыри,
Уж вы все же купци-гости торговые,
Уж вы все же хресьянушка прожитосьни,
А прожитосьни хресьяна да хлебопахотны,
Уж вы все поленицы да приудалые!
Ишше хто из вас съездит да во цисто полё,
Приусметит бы силушку у татарина?»
А-й больш-от хороницьсе за средьнёго,
Ишше средней хороницьсе за меньшого.
А от меньшого до большого — ответу нет!
Говорыл князь Владимер да во второй након,
Говорыл князь Влыдимер да во третей након.
А и-за той же брусьцятой да белой лавоцьки,
И-за той же скамейки белодубовой,
З-за того из-за стола из-за дубового
Выстават тут удалой да доброй молодець,
Кабы на имя Добрынюшка Микитиць млад.
(А-й да во ту же пору да всё во то время
Да старого Ильи Муромца да не слуцилосе:
Как уехал старой-от да во цисто полё).
Да и близко Добрынюшка подвигаицсе,
Да и низко Добрынюшка поклоняицсэ:
«Уж ты солнышко Владимер, князь стольне-киевской!
А ты позволь, князь Владимер, да мне слово сказать —
Не позволь, князь Владимер, да за слово казнить,
За слово меня не бить, скоро не весити!» —
«И говори-тко, Добрынюшка, що те надобно!» —
«Да во том во кружа‹л›и у нас восударёвом,
А-й да на том же царевом да большом кабаки
Ишше есь у нас Вася, горька пьяница!
Да и коницёк у Васеньки весь пропитой,
Да и сбруюшка у Васеньки призаложона,
Да не в многи, не в мале — да в сорок тысецях!»
Ишша тут князь Владимер да не-й ослушалса —
А нахватил он ведь кунью шубочку, собольюю,
Обувал же колоши да на босу ногу —
А побежал по кружалу да восудареву
Да на тот же ведь он да на царев кабак —
Прибегал тут Владимер да на царев кабак.
Да и спит Васька на пецьки да на муравленой,
Да рогозкой Васильюшко приокуталсэ;
Да и Васенька спит — да как порог шумит.
И побудил он Васильюшка, горьку пьяницю:
«Уж стань-ко, Василей, да горька пьяниця,
Да пойдём-ко, Василей, да на почесьён пир!»
Ото сну-то Васильюшко пробужаицсэ,
Со великого похмелья да просыпаицсэ —
Говорыт тут Василей да таково слово:
«Уж ты ой еси, Владимер, князь стольне-киевской!
А не могу я ведь стать да головы подьнять:
Ишше нецим мне, молоццу, оправицсэ,
Ишше нецим Васютки да опохмелицсэ!
Да и коницёк у меня да весь как пропитой,
Да и сбруюшка у мня вся призаложона!»
А говорыл князь Владимер да таково слово:
«Уж ты ой еси, цюмак да цоловальницок!
Ты налей-ко-се цяру да зелена вина,
Не велику и не малу — да полтора ведра!»
А наливал ему цяру да зелена вина,
А не велику, не малу — да полтора ведра.
Тут и брал князь Владимер да цяру зелена вина,
Подавал же Васильюшку, горькой пьяници.
А-й да прымал же Васильюшко единой рукой —
Выпивал же Васильюшко к едину духу.
Слезывал тут Василей со пеценьки муравленой,
Говорыл князь Владимер да таково слово:
«Уж ты ой еси, цюмак, да цёловальницёк!
Ты налей-ко-се цяру да зелена вина,
Не велику, не малу — да полтора ведра!»
Наливали тут цяру да во второй након,
Подавали и Василью, да горькой пьяници.
Да прымал же Васильюшко единой рукой —
Выпивал же Василей да к едину духу.
Тут Василей стал по кабацьку похаживать,
Он могуцима плеце́ми да пошевеливать,
Он белыма руками да прирозмахивать,
Ишше сам из рецей стал выговарывать:
«А ишше был я старык да девеноста лет —
Ишше стал молодець я дваццати годов!»
Повели же Васюльюшка на почесьён пир,
Да садили и Василья да за дубовой стол,
Наливали тут цярьцьку Васьки зелена вина,
Не велику, не малу — да полтора ведра.
Как прымаёт Василей-от единой рукой —
Выпиваёт Василей да к едину духу.
Наливали тут цяроцьку зелена вина,
Не велику, не малу — да полтора ведра,
А подавали Василью, да горькой пьяници.
Да прымал же Василей да единой рукой —
Выпивал же Василей да к едину духу.
Тут Василей стал по грынёнки похаживать,
Он могуцима плецеми да пошевеливать,
Он белыма руками да прирозмахивать,
Ишше сам из рецей стал выговарывать:
«Уж ты ой еси, Владимер, князь стольне-киевской!
Да и коницёк у мня как весь ведь пропитой,
Да и сбруя бог̇атырьска да призаложена, —
Ишше нецим мне съездить да во цисто полё,
Приусметить мне силушку у тотарина».
Говорыл князь Владимер да таково слово:
«У кого у тя сбруюшка призаложена?» —
«Да сбруя у цюмака, у цёловальника!»
А говорыл князь Владимер Добрынюшки Микитицю:
«Уж ты ой еси, Добрынюш[к]а Микитиць млад!
Ты пойки́-сходи да на царев кабак
Да к тому же к цюмаку, да к цёловальнику —
Да пушшай он отдас нам сбрую бог̇атырскую!»
Ишше тут же Добрынюшка не-й ослушалса,
Да пошол же Добрыня да на царев кабак
Да за той же за сбруей бог̇атырское.
Да приходит Добрыня да на царев кабак,
Говорит тут Добрыня да таково слово:
«Уж ты ой еси, цюмак, да цёловальницёк!
Уж дай-ко, отдай да сбрую богатырскую
Да того же Васильюшка, горька пьяницы!..»
Ишше тут цёловальницёк не-й ослушалсэ.
Да и брал целовальник да золоты клюци,
Отмыкал он амбары да окова́ные,
Выдавал он всю сбрую да бог̇атырскую:
Отдавал он три вострых да ему сабельки,
Отдавал три копейця да все булатные
(А не малы, не велики да копья — по семи сажен!),
Отдавал ведь он тугой лук розривцивой,
Отдавал он налуцишшо каленыех стрел.
Да пошол целовальник да на конюшен двор,
Выводил он коня да бог̇атырского
И того же Василья, да горькой пьяници, —
Отдават же Добрынюшки Микитицю.
Как брал же Добрынюшка добра коня
Да повёл же коня да ко Владимеру.
Да идёт же Добрынюшка [на] почесьён пир
Да со той же со сбруей да бог̇атырское.
Говорыт тут Василей, да горькая пьяниця:
«Уж ты ой еси, Владимер стольне-киевской!
Уж ты дай мне-ка нонь да два подрусьницька:
Во-первых-де, Добрынюшку Микитиця,
Во-вторых-де, Олёшеньку Поповиця —
Да пойдём-ко-сь мы выйдём на высок балхон
Да посмотрим на силу да на тотарскую!»
Говорыт князь Владимер да таково слово:
«От поди-тко, Василей, да на высок балхон!»
Тут пошол же Василей да на высок балхон —
Он и брал сибе тугой лук розрывцивой,
Он брал же трубочку подзорную.
Да пошли же они да на высок балхон,
Он тут гледел тут, Василей, в трубочку подзорную —
Да не мог он увидеть конца силы великое.
Ишше тут-то Василей да при(й)ужакнулсэ.
Усмотрел же Василей да он черной шатёр —
Натягал он как тугой да лук розривцивой,
Натягал он тетивоцьку шолковую
Да и клал как стрелоцьку каленую,
Ишша сам он ведь стрелоцькам прыговарыват:
«Уж ты ой еси, стрелоцька каленая!
Полети ты-ко-сь, стрела моя, по поднебесью!
А не падай не на воду, не на землю —
А пади Кудреванку да во белы груди,
Да розрежь у Кудреванка да ретиво серьцё!»
Полетела его стрелоцька каленая,
Да не пала не на воду, не на землю —
Да прямо она пала Кудреванку на белы груди,
Росколола Кудреванка да ретиво серьцё.
А ишша тут же вся силушка присмешаласе:
Упал Кудреванко да со ременьчат стол.
Собиралисе три удалы да добрых молоцца:
Во-первых-де, Василей, да горька пьяниця,
Во-вторых-де, Добрынюш[к]а Микитиць млад,
Во-третих-де, Олешенька Поповиць млад;
И брали и доспехи да они богатырские,
Да поехали они да во цисто полё,
Да на ту же напали на силу на тотарскую.
Да куль да они едут — да тут и улици,
Да куда они вернут — дак переулоцьки, —
Приусметили всю силу да у тотарина,
Привезли пересметку да в красен Киев-град
Ко тому же ко князю да ко Владимеру.
Да и даве шол пир дак не навесели,
Ишша все же сидели головушки повесили —
А тепере пошол-от пир да навесели!
Тут Владимер-князь по грынёнки похаживат,
Он сапог о сапог да поколачивал,
А он куньею шубоцькой прирозмахивал,
Он русыма кудреми да принатрехивал,
Он злаченыма перснями да принашшалкивал,
Ишша сам из рецей да-й выговарывал:
«Уж ты ой еси, Васильюшко, горькая пьяница!
Уж ты поди-ко возьми да золоты клюци,
Отмыкай-ко сондуки да окованныя,
Ты бери-ко казны, да сколько тебе надобно!»
Говорыт тут Василей да таково слово:
«Уж ты солнышко Владимер-князь стольне-киевской!
Мне не надобно твоя да золота казна,
А только дай мне вина ведь пить безденежно —
Да покуда мне-ка ведь ноньце смерти нет!..»
Говорыт князь Владимер да таково слово:
«Уж ты ой еси, Василей, да горькая пьяниця!
Ты живи-тко-сь у мня да во служеньици —
Уж ты пей-ко, съешь, да сколько надобно!»
(Поется, что он жил у него до смерти.)
(Зап. А. Д. Григорьевым 15 июля 1901 г.: д. Дорогая Гора Дорогорской вол. — от Петрова Артемия Егоровича, 35 лет.)
Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899—1901 гг. Т. 3: Мезень.СПб., 1910.