Ишше было в славном городе в Новиго́роде,
Ай там жил-то ведь был да всё богатой князь,
Ай богатой ведь князь всё Богусла́нушко.
Ай была у ево всё молода жона,
Ишше та ли кнегина да Овдотья-свет Васильевна.
Ай не славилсэ князь, скоро́ представилсэ;
Оставалась у ево да всё мала́ семья,
Всё мала́ семья, Овдотья всё Васильевна;
Оставалось у ево всё цядо милое,
Цядо милое Василей Богуславьёвич,
Ишше стал-то Василей Богуславьёвич,
Ишше стал у нас Васильюшко семи годов;
Отдала его родима ёво матушка,
Отдала ево во школу уцить грамоты;
Как ведь скоро Васильюшко да научилсэ-то.
Ишше стал он на улоцьку похаживать;
Он дворяньскима забавами да забавляитсе, —
Малых деточек на улки пооби́живат:
Он ведь голову возьмёт, да голова тут прочь;
Он ведь за́ руку, за́ ногу — нога тут проць.
Он ведь тут, Василей Богослаевич,
Он ведь много убивал да малых деточок.
Говорят-то всё многи́ да люди добрыя;
Тут ведь стали мужики-новогородцы собиратисе,
Они стали к Овдотьюшки ходить, ругать-ту всё.
Вот уходит Васильюшко опять на улочку;
Говорят-то мужики новогородския:
— Мы лишим-вершим тебя, Василей, с своей-то буйной го́ловой,
Отсекём у тя по пле́ць мы бу́йну голову!
Тут задумалсэ Василей Богуславьёвич;
Он пошел-то тут ведь скоро к ро́дной матушке,
Он повесил буйну голову с могучих плець.
Говорит-то тут ему всё ро́дна матушка,
Ишше та ли всё вдова Овдотья-свет Васильёвна:
— Уж ты шьчо же, ты моё да цядо милоё,
Молодой ты мой Василей Богуславьёвич!
Ты неве́сёл-то идёшь, Васильюшко, ко мне, нерадосьнё?
— Уж ты гой еси, матушка родимая!
Тут хотят миня ,зымать-то мужики новогороцьския,
Отрубить они мою всё буйну голову.
Говорила ему матушка родимая,
Ишше та вдова Овдотья-свет Васильёвна:
— Уж ты гой еси, моё да чадо милоё,
Цядо милоё моё да ты любимоё,
Молодой ты мой Василей Богуславьёвич!
Собирай себе дружиночку всё храбрую,
Выбирай себе дружиноцьку проти́в собя,
А против себя дужинушку, хоробрую.
Говорил-то ей Василий Богуславьёвич:
— Соберу-ту я пир на широко́м двори,
Я налью-то ведь цяру зелёна́ вина́,
Зелёна́-та ви́на цяру полтора ведра.
Наливат скоро чарочку-ту зелёна́ вина,
Зелёна вина цяру полтора ведра;
Сам садитсе во полату белокамянну
Ай на тот ли он на стул всё рыта бархата,
Он ведь пишет ёрлыцьки да скорописцяты,
Отсылает ёрлыки да всё по городу,
Собирались-то дружиноцька штобы хоробрая.
Тут приходит к ему да на широкой двор,
Во первы́х-то приходит к ему Потанюшка всё Хроменькой;
Тут-то брал Потанюшка цярочку лево́й рукой,
(Он (Василий) ищё сказал, шьтобы —
левой рукой могут ли кто чару это зды́нятъ?)
Выпивает ету цярочку он на единой дух.
Тут ведь брал-то Василей Богуславьёвич,
Он ведь брал-то в свои руки богатырьския,
Он ведь брал-то тут да всё как чёрной вяз,
Он ведь хлопал-клёскал вязом Потанюшку да по резвы́м ногам;
Ай Потанюшка стоит, стоит, не тре́хнитсе,
Он не тре́хнитсе стоит да не зворо́нитсе.
Тут как брал его Василей Богуславьёвич
За праву́-ту его да всё за рученьку:
— Приходи-ко-се, Потанюшка ты Хроменькой.
Приходи в мои полаты белокамянны;
Уж ты будь мне-ка дружиночкой хороброю;
Ай садись ты за мои ти дубовы столы,
Ты за те садись за скатерьти за браныя,
Ты за те садись за есвы за саха́рныя,
Уж ты пей-ко, ты ешь да всё ты кушай-ко.
Сам пошел-то опять да на широкой двор,
Наливает опять цярку полтора ведра,
Полтора-та ведра да зелёна́ вина.
Тут идёт опять к ему всё на широкой двор,
Тут идёт-то всё дружина к ему храбрая,
Ай идёт-то по имени Косьтя новото́рженин;
Он берёт-то ету цярочку лево́й рукой,
Выпивал-то ету чарочку всё на единой дух.
Тут хватал-то Василей Богуславьёвич,
Он хватал-то в белы руки богатырьския
С широка-то двора да всё он чёрной вяз,
Он ударил Косьтю все по буйной ево го́ловы;
Ай стоит-то ведь Косьтя, не думает.
(Небо́лько кажет.)
Говорит-то Василей Богуславьеич:
— Уж ты гой еси, Косьтя новоторженин,
Уж ты будь мне-ка дружиночкой хороброю,
Проходи в мои полаты белокамянны,
Пей ты, ешь у меня садись-ко, кушай-ко,
За мои ти столы садись дубовыя,
Ты за скатерьти да всё за браныя,
Всё за есвы за мои да за саха́рныя.
Тут проходит Косьтя новоторженин;
Оставаитсе Василей на широком двори;
Наполняёт-наливаёт чарочку опеть он зелены́м вином.
Тут приходит опеть к ему дружиночка всё храбрая,
Ище тот ли Данилушко сутул, горбат,
Он сутул, он горбат, всё наперёд покляп,
Выпивал он цяроцьку всё на единой дух.
Он того Василей Богуславьёвич
Он не пробуёт ево всё могучо́й силы,
Он не бил, не пробовал да всё чорны́м вязом;
— Проходи ты ко мне, Данилушко, в полаты белокамянпы,
Уж ты будь мне-ка дружиночкой хороброю,
Ты попей поди, поешь у мня, покушай-ко,
Ты садись-ко за мои-ти дубовы́ столы,
Шьчо за браны за мои-ти белы скатерти,
Уж ты пей-ко, ешь да у мня кушай-ко
Ты как те ли мои есвы саха́рныя.
Тут услышил Василей Богуславьёвич
Шьчо сбираитьсе у князя-та новгородцького,
Собираитсе пир да всё на весь ведь мир:
Шьчо на тех ли на князей всё на богатыих,
Да на тех ли мужи коя яовогородськиих,
Собирает пир да всё судить-то, да они всё присуживать
Ай того ли Васильюшка Богусла́вьёвича.
(Набил, вишь, ребят.)
Да услышал про это богатырь наш всё пресильнёй-от,
Да могуцёй богаты́рь наш доброй молодець,
Ешше тот ли свет-Васильюшко наш Богусла́вьёвич.
Всё на пир-то ведь Василья тут не по́звали,
Говорит-то Василей Богуславьёвич
Он своей-то всё родимой своей матушке,
Он ли той ли Овдотьи-свет Васи́льёвне;
— Уж ты гой еси, родима моя матушка,
Пожила вдова Овдотья-свет Васильёвна!
Я пойду разве ко князю на поче́сён пир,
Поведу-ту я свою дружинушку хоробрую.
Говорит-то Василью ро́дна матушка:
— Уж ты гой еси, Василей Богуславьёвич!
Ишше как ты пойдёшь, да ты ведь не́зван-то:
Шьчо незва́ному, Васильюшко, скажу тебе, ведь госьтю всё ведь места нет.
Тут не слушат Василей Богуславьёвич,
Он не слушат родиму свою матушку;
Он ведь скоро тут да наряжаитсе
Со своей-то он дружиночкой со храброю,
Со трёма́-ти ведь со руськима могуцима бога́тырями:
Со перьвым-то со Потанюшкой со Хроменьким,
Со вторым-то со Косьтей с новоторженином,
Со третьи́м-то со Данилушком с Горбатеньким;
Они скоро пошли-то всё ко князю-ту новогородському.
(Имя тяжолое — не помню.)
Как ведь тут они пришли-то тут скорёхонько;
Он ведь не спрашиват Васильюшко всё Богославьёвич
Он у дверей-то да всё придверницьков,
У ворот-то да всё, ведь приворотьницьков,
Он заходит во полаты княженеськия,
Он ведь кланяитсе князю всё новогородскому;
Он заносит свою-ту ножку правую
Церез ту ли скамейку белоду́бову,
Он садитсе-то скоро за дубовой стол,
Он садит свою дружиначку хоробрую;
Упеха́л-то из-за стола многих людей добрыих,
Ише тех ли мужиков новогороцькиих,
Он выпёхивал их всё на новы́ сени.
Тут народ-от, люди до́бры испугалисе,
По домам-то ох ведь много разьбегалосе
Да назад опеть на пир да собиралисе;
Они стали сидеть, да всё посиживать,
Во сьмиреньици сидят да всё как пьют, едят.
Говорит-то тут князь новогородцькия:
— Уж вы шьто-то сидите́, да вы бога́тыри,
Вы не цим, сидите́, у мня не хвастайте.
Говорит-то тут Косьтя новоторженин:
— Уж и тем-то разьве я похвастаю:
Я осталсэ всё от батюшка родимого,
Я осталсэ от батюшка малёхонёк,
Я малёхонек осталсэ, зеленёхонёк.
Воспрого́ворит Василей Богуславьёвиць:
— Я уж тем-то разьве я похвастаю:
О своей-то я буйной о головушке,
Я ударюсь с вами, мужики новогородьския,
Ай ударюсь я с вами о велик залог,
О велик-то я залог — свою богаты́рьску-ту ли я о буйну голову,
Пробиваю я свою вам буйну голову.
Говорят-то мужики новгородськия:
— Мы по у́тру-ту станем, утру ранному,
Привести тебя, Василей Богуславьёвич,
Привести тебя шьчобы нам ко Непре́-реки;
Приведём тебя да мы к Непре́-реки,
К тому-то мы мосту, мосту дубовому,
Отсекём у тя по плець-то богатырьску буйну голову.
Ты не будешь убивать-то всё многи́х хоть людей добрыих.
Тут пошел-то скоро со пиру́ Васильюшко,
Ай ведь тот у нас Василей Богуславьёвич,
Он повесил-то свою-ту буйну голову,
Ай повесил головушку с могуцих плець,
Запечалилсэ, пошел, сам закручинилсэ.
Ай приходит к родимой своей матушке,
Ай ко той ли Авдотьи-свет Васильевны
Со своей-то с дружиноцькой с хороброю.
Говорит-то ему всё ро́дна матушка:
— Уж ты шьто же, ты моё да цядо милоё,
Цядо милоё моё, цядо любимоё,
Молодой ты мой Василий Богуславьёвич!
Ты ведь шьчо у мня пришел всё запечалилсэ?
— Уж ты гой еси, матушка родимая
А по имени Овдотья-свет Васильёвна!
Ишше как то мне-ка не печалитьсе?
Я ударилсэ ведь на пиру-ту всё
Я с тима́-то с мужиками всё новогородьскима,
Я пробил-то им свою-ту богатырьску голову:
Увести хотят меня да ко Непре́-реки,
Ко тому ли всё миня мосту дубовому,
Отрубить хотят, отсекци всё мою-ту богатырьску буйну голову.
Посадила его матушка родимая
Да во ту ли его клетку во железную,
Шьчо за те ёво замки крепки заморьския.
За заморьския замоцьки за железныя,
Припирала-то его ишше черны́м вязом.
Как ведь тут-то пришло-то утро ранноё,
Приходили мужики новогородьския,
Тут ведь собирались мужики новогородьския
Ко Васильюшкову всё к широку́ двору;
— Выходи-ко ты, Василей Богуславьёвиць!
Поведём мы тебя к матушке к Непре́-реки,
Ко тому мы тебя мосту ко дубовому:
Нам охвота всё отсекци-то твоя-та буйна голова.
Богатырьска-та твоя да всё головушка.
Тут Василей, сын Богуславьёвиць
Он ведь крепко спит своим сном богатырьскиим.
Шьчо пошло-то то ведь время на други́ сутки;
Тут ведь он всё спит, не пробужаитсе.
Тут ёго-то всё родима его матушка,
Ишше та вдова Овдотья-свет Васильёвна
Тут берёт-то, насыпает она мису красна золота,
Шьчо другу-ту насыпает циста се́ребра,
Да третыю́-ту насыпает скатна жемцюгу,
Да пошла она ведь всё к князю с подарками.
Шьчо приходит ко князю-ту новогорочкому;
Не примает ведь князь от ей подарочек:
— Не беру ведь у тебя я красна зо́лота,
Не возьму я у тебя да чи́сто се́ребро,
Мне ненадобно твой да всё скатно́й жемцюг;
Мне подай тольки своего ты сына любимого,
Молодого мне Василья Богуславьёвича.
Как пошла-то бедна вдовушка, слезно́ росплакалась.
Как приходит она да на чисто́ полё,
Роскина́ла-розбросала злато, се́ребро,
Россыпа́ла она свой да дорогой женцю́г
По тому ли она по по́лю чистому,
Шьчо сама-та говорила таковы реци:
— Мне не дорого теперь да красно золото,
Мне не дорого теперь мне цисто се́ребро,
Не жалею я теперь да скатна́ жемцюга, —
Дорого́ у мня моё мне цядо милоё:
Мне-ка жаль ёго ухватки богатырьскою,
Мне-ка жаль его уда́лой буйной го́ловы,
Мне-ка жаль-то ведь рожо́ного мне дитятка,
Молодого всё Василья-та да Богуславьёвича!
Как приходит она всё на широкой двор, —
На широко́м-то двори ведь ходят по колен в крови.
Поступила тут ево дружиночка хоробрая,
Они бьют всё мужиков новогородскиих;
Тут пашло ведь мужиков всё перева́лами:
— Мы зайдём ведь ко Васильюшку да Богуславьёвичу,
Мы зайдём скоро́ к ему мы на широкой двор,
Оберём мы у ево да злато, се́ребро,
Отсекём мы у ево да буйну голову.
Услыхали тут их красны девушки,
Молоды-ти ведь всё ихны кухароцьки,
Ише ти ли Васильёвы всё портомойници —
Полоскали Васильюшковы всё белы́, тонки́ рубашоцьки;
Как котора на Васильюшка стирала-то рубашоцьки
Как хватила она всё коромысло тут,
Она стала коромыслом всё пошалкивать,
Шьчо убила она силушки да целу сотьню-ту,
Ай Потанюшка убил да до пяти он сот,
Ише Косьтя новоторженин убил да до шести же сот,
Ай Данилушко убил да це́лу тысецю.
Ай бежит-то тут Васильюшкова портомойниця;
Тут откинула от две́рей она чёрной вяз,
Отомкнула-то замоцьки ти скоро́ заморьския,
Отпирала она клеть крепку железную,
Говорит она сама да сле́зно плачитсе:
— Уж ты сла́дка, ты снали́вна наша ягодка,
Молодой ты наш хозяин, свет-Василей Богуславьевиць!
Шьчо ты долго у нас спишь, ты не пробудисьсе, —
Уж ты спишь у нас, Василей, трои сутоцьки!
Шьчо твоя-та ведь дружиночка хоробрая
Они бродят на широко́м двори в крови-то до коленей все.
Тут ставал скоро́ Василей Богуславьевич
На свои-то он на ножицьки на богатырьския,
Тут хватал-то всё Василей Богуславьёвич
Во свои-ти белы руцюшки да в богатырьския,
Он хватал-то, всё ведь брал да тут ведь чёрной вяз,
Он ведь стал-то всё вязом да тем поигрывать,
Как народа, людей добрых стал вязом чёрным пошалкивать:
На на праву-ту руку махнёт — свалитсе улица,
Он на леву отмахнёт — всё переулками;
Он прибил-то силу всю новогородьскую.
Он приходит тут да ко Непре́, к реки;
Больше бить-то ведь Василью стало некого.
У Непре-то, у реки-то был да всё дубовой мост;
Тут стрецялсэ Василью на мосту-ту всё ему ведь тут,
Ишше тот ли стретилсэ-то ему крестовой его бра́тёлко.
Говорит ему Василей Богуславьёвич:
— Тебя цёрт ведь то несёт, брата крестового!
Ты идешь во ту пору, когды ненадобно;
Мы играм-то ведь севодьне головами всё,
Не жалем своих головушок мы богатырьскиих.
Говорит ему крестовой его братёлко:
— Молодой ты знать Василей Богуславьёвич!
Ты порато со мной шибко зашибаисьсе.
Ты уцилсэ-то когда ты в школе грамоте,
Над тобой-то, кажись, был тогды больши́м ведь я,
Ты, Василей Богуславьевиць, ты был тогды да всё меньшим ты мне;
Я учил тебя ко грамоте господьнёю.
Во руках несёт крестовой его брателко
Ише ту ли шепалы́гу подорожную,
Шепалыга подорожна будёт всё ведь двесьти пуд;
Он ударил Василью в буйну голову
Он ведь той-ли шепалугой подорожною.
(На дорогу эдаку взял!)
Ай ведь тут-то богатырьское серьцо разгорелосе;
Как хватал-то ведь Василей Богуславьёвич
Шепалыгу у ево да всё лево́й рукой,
Вырывал из рук у брателка крестового;
Он ударил тут братёлка по буйной го́ловы.
Тут славы-ти поют ведь брателку крестовому,
Шьчо славы ему поют, во многих старина́х скажут.
(Врака, всё -таки в одной!)
Подошел опять по мосту по дубовому;
Тут идёт ему настрету хрёсной ёго батюшко,
Хрёсной батюшко ево да свет-Дивя́нишшо,
Ай он го́ворит Василей Богуславьёвич:
— Тебя черт-от несёт, да хрёсной ты мой батюшко,
Водяной тебя несёт да всё не во́ время!
Говорил ёму крестовой ёго батюшко:
— Молодой, ишше Василей Богуславьёвич!
Не по себе-то ты теперь да дело делаёшь. —
Говорит-то Василей Богославьёвич:
— Уж ты гой еси, родимой хрёсной батюшко!
Я севодьне играю головами всё мужицьима,
Всё мужицьима играю я, новогороцькима,
Не пропускаю головы и богатырьскою.
У ево-то всё у хрёсного да отца-батюшка
Ай на го́ловы надет наместо шляпы большой колокол,
А потянет этот колокол пудов о тысецю.
Как в руки́-то язык да всё петьсот пудов.
Погледел-то тут Василей-от на крестового на батюшка;
Он ударил его шепалыгой-то по этому по колоколу, —
Розлетелсэ ведь колокол на мелкие дребезги,
Тут прошла-то шепалыга-та его всё буйну голову.
— Ай убил я ведь, верно, хрестового же отца, хрёсного!
Ай крестового-то братёлка-та ишше мёртвого попиныват.
Тут приходят к Овдотьи всё к Васильёвны
Ише ти ли женьшины новогородьския
Под косисцято к ей да под окошоцько.
Услыхал скоро́ Василей Богуславьёвич,
Он ведь скоро овраша́лсэ к ро́дной матушке,
Ише к той ли к Овдотьи-свет к Васильёвны.
Как налим-то круг ведь камешка всё овиваитьсе,
Как Василей Богославьевич к матушке ведь всё он ла́шшитсе;
Он ведь падат своей матушки в резвы́ ноги,
Он-то просит у ей родительска благословленьиця:
— Уж ты дай-ко мне-ка, матушка родимая,
Мне-ка дай-ко ты родительско благословленьицё
Мне-ка съездить-то, матушка, в Ерусалим всё град;
Я ведь нагрешил я много хоть со малых лет,
Убивал много народу православного,
Убивал много хресьяньских малых детушок,
Убил-то я своего хрёсна батюшка,
Я убил-то крестового своего брателка, —
Ише хрёсному моёму был родимой сын.
Мне-ка надобно в грехах да попрошшатисе,
Ко сьвятой-то мне святыни помолитисе,
Ко сьвятым мошшам нетленым приложитисе,
Во Ердан мне-ка реки́ да окупатисе;
Мне увидеть ведь надоть свято озёро
Откуль вышла матушка Ердань-река,
Мне сходить-то нать ведь, съезьдить на сьвяту гору,
Приобразилсэ, на гору́-ту, где Исус Христос,
Где Исус-от Христос да где небесной царь:
Там ведь есь-то, скажут, стоит церьква́ соборная,
Там соборная церьква всё Приображеньская,
А двенадцеть есь престолов тут двенадцеть крылосов;
Там ведь есь-то, скажут, камень Ла́тырь есь,
Ишше Латырь-от камень-от святой-от всё.
Установил-то наш Исус Христос, небесной царь,
Шьчо на том-то ка́мню веру православную,
Написал-то он на том камню́ всё книгу Голубинную
Со двенадцетью он всё ведь со апостолами.
Говорит ёму родима ёго матушка:
— Ты пойдёшь токо, моё ты цядо милоё,
Молодой же мой Василей Богуславьёвич,
Ты пойдёшь токо на дело на хорошоё,
Я ведь дам тебе крепко́ родительско благословленьицё;
Изменишь токо, Василей Богуславьевиць,
Ты'зьмени́шь токо своё да слово крепкоё,
То́ко будешь кого бить-то по дороги православного,
Бога́тыря ты, хоть и не бога́тыря,
Не неси-то тебя матушка тогда сыра земля!
Она скоро благословила своего тут цяда милого;
Они скоро ведь поехали да на чернёных ка́раблях.
Они шли-то тут времени немало жо:
Ай ведь шли они времени около месеця.
Ай пришли-то они ко Ерусалиму-ту, к святу́ граду:
Да завидял-то Васильюшко всё силу бусурманьскую,
А стоит-то силушка под Ерусалимом всё под городом
Он не бил-то этой силушки да бусурманьскою.
Он доходит, доступает по своим делам,
По своим-то по делам — Богу молитисе,
Шьчо во тот-ли светой в Ерусалим он град;
Он святой-то всё сьвятыни-то всё мо́литьсе,
Во тяжки́х-то он грехах Богу прошшаитьсе,
Ко святым мошшам нетленным всё приложилсэ,
Заказны́ поёт обедьни с панафидами,
С панафидами, всё со молебнами:
Поминат своёго он родного батюшка,
Молит Бога за свою-ту родну матушку,
За себя-то он всё за Василья Богославьёвича,
Он дават-то всё отцам, попам соборныим,
Он несчётно-то дават да золоту казну;
Он ведь молит за дружинушку хоробрую,
Он несцётно же дават да золотой казны.
Ай отправились они всё ко Ердан-реки,
Ко Ердан-то ко реки, ко Льбину-ту святому озеру
Как ведь тут-то стали во Ердан-реки купатисе
Со своей-то он с хороброю дружиноцькой.
Говорила ёму-ту ро́дна матушка.
— Не купайся ты, Василей Богославьёвич
Не купйсе-ко нагим во матушке Ердан-реки:
Толко нагим-то купалсэ Исус Христос,
Сам Исус Христос купалсэ, наш небесной царь.
Не послушал он наказу ро́дной матушки,
Ишше той вдовы Овдотьи всё Васильевны,
Окупалсэ он в Ердан-реки нагим-то всё,
Шьто нагим-то окупалсэ, без рубашоцьки.
Как ёго-то всё дружиночка хоробрая
Окупались-то да всё в рубашоцьках.
Ай поехали они ко каменю ко Ла́тырю, —
Ай лёжит-то голова всё богатырьская;
Он ведь брал-то эту голову попинывал,
Он ведь стал-то эту голову побрасывать;
Говорит-то голова всё богатырьская:
— Не пинай меня ты, Васильюшко всё Богуславьёвиць,
Не пинай ты мою голову всё богатырьскую!
А не переско́цить тебе будет церез Ла́тынь-камень:
Ты перво́й-от раз, Василей Богославьёвич,
Переско́цишь через камень во перво́й након,
Перескоцишь через камень во второй након;
Не переско́цить тебе накону тре́тьего, —
Ты убье́сьсе, Васильюшко, о этот ка́мешок;
Не бывать-то тебе будёт, Василей Богославьёвич,
Не бывати тебе будёт-то ведь на сьвятой горы,
Шьчо во той тебе во церьквы всё Преображеньскою,
Не видать тебе уж той будёт церквы соборною,
Тебе соборною церьквы, богомольнёю,
Не видать тебе будет двенадцеть всё престолов всех,
Не видать будет, Василей ты да Богуславьёвич,
Ай двенадцеть-то тебе престолов-то, двенадцеть крылосов.
Говорит тут Василей таковы слова:
— Ай ты крепко спишь — тебе всё во снях видитсе!
Переско́цил первой раз Василей Богуславьёвиць,
Переско́цил Васильюшко церес камень во второй након,
Ай в трете́й-от након упал о этот Ла́тырь, всё о камень-от,
Он убилсэ тут да всё до смерти-то,
Ай убилсэ наш Василей Богославьёвич,
Ишше тут Васильюшку славы поют,
Шьчо славы́ ему поют да старины́ скажут.
(Записано 29 июня 1899 г. в с. Нижняя Зимняя Золотица (Зимний берег Белого моря) от Аграфены Матвеевны Крюковой)
Беломорские былины, записанные А. В. Марковым. С предисловием В. Ф. Миллера. М., 1901.