I
Жыл-то был Буслав да в Нове́-городе,
Да с каменно́й Москвой не спо́ровал,
С Новым городом не пере́цилса.
Жыл-то он девеносто годо́в,
Жыл-то он да не старилса,
Не старилса да сам преставилса.
Оставалась у Буслава молода́ жена,
Молода жена да нынче беременна,
Чесна вдова Омельфа Тимофеевна.
Родила она младо́го о́трока,
Да мла́дого Василья Буслаевиця.
Да стал-то Василий лет пяти-шести,
Отдавала его мать учителю,
Учиться ученье всяко мудроё,
Писать да читать скоро азбуке.
Да то всё ученье скоро в ум пошло,
Скоро в ум пошло, вкоренилосе,
Вкоренилосе Василью, заселилосе.
Да того Василью ученье мало можитце,
Отдавала его да мать то ведь учителю,
Учиться ученье всё-ко хитроё:
По поднебесью летать да ясным соколом,
По чисту́ полю́ рыскать да нонь серы́м волко́м,
Да в землю уходить горносталюшком,
Да в воду ходить да ноньце рыбою,
По воды́-то плавать ярым гоголем.
Да то Васе ученье скоро в ум пошло́,
Скоро в ум пошло, вкоренилосе.
Вкоренилосе Василию, заселилосе.
Да того Васе ученье мало можитця,
Отдавала-то его мать ведь учителю
Учиться ученьё всё-ко мудроё:
Подхватывать пулецки свинцовыя,
Уговаривать да свой червленой вяз,
Да то ученье скоро в ум пошло,
Скоро в ум пошло, вкоренилосе,
Вкоренилосе Василью, заселилосе.
Да стал-то Василий лет семнадцати,
Садилса-то он на ременцят стул,
Писал ярлыки да скорописцяты
Ко тем ко татья́м ко разбойникам,
Да к тем ведь нонь да не рабочим людя́м.
Да те ярлыки скорописцяты
Розносил по путям по дорожецькам,
Да те ярлыки находили мужики,
Да находили мужики новгородяне,
Находили они да нынце прочитывали:
Да идти-то к Василью на широкий двор
Пить да исть да всё готовоё,
Носить-то у него да платье цве́тное,
Да пить-то вина да нонь всё безденежно.
(Он, видно, именитой был!)
Многи отказались, и житейцки пошли.
Да сидит-то Василий у окошецка,
Идут-то к Василью уж ведь по́ два вдруг,
Идут-то к Василью по́ три вдруг,
Идут-то к Василью по десятоцку,
Идут-то к Василью по другому вдруг,
Идут-то к Василью по полу́сотни.
Говорит-то тут Василий таково́ слово́:
— Не минуетця-то беда́ да привезалась ко двору.
Побежал-то ведь он да во глубо́к погрёб,
Да выкатил боцку зелена́ вина,
Выкатил боцёнок пива пьяного,
Выкатил боцёнок мёду сладкого,
Да вылил он да во дубовой чан,
Повесил чару́ да в полтора́ вёдра́.
Да взял-то он свой да червленой вяз,
Да сам говорит да таково́ слово́:
— Да ой еси, удалы добры молодци!
Идите-тко к чану смелёшенько,
Берите чару́ да единой руко́й,
Выпивайте чару́ да к одному́ духу́,
Становитесь мне под черле́ной вяз,
Я которого ударю я в голову,
Тот поди-тко ко мне да в услужение,
Пей и ешь да всё готовоё,
Носи у меня платье цве́тное,
Пей вина у меня безденежно.
Тут-то вси да изпужалисе,
Да все ему ведь да поклонилисе,
Поклонилисе да назад поворотилисе.
Да тут-то Василью за беду́ стало́,
За велику тут досаду показалосе.
Стал-то он по улице похаживать,
Черлены́м-то везо́м стал помахивать,
Да которого задержит, тот и о́корочь ползёт,
Да пошли ведь тут Василья побранивают,
Побранивают Василья, поругивают:
— Сукин сын Василий, б... сын Василь,
Не упито у тебя не уедено,
В красны́-хороши́ да не ухожёно,
А вековецьное увецье залезёно.
(Руки, ноги сломаны.)
Из той же толпы да молодечеськой
Идет-то удалый добрый молодец,
Идёт Фома сын Ременников.
Идёт-то он к чану смеле́шенько,
Берёт-то чару́ едино́й руко́й,
Выпиват-то чару́ к едному́ духу́
Да становитца к Василью под черленой вяз.
Ударил Василей его в голову —
Стоит-то Фома, да нонь и не ша́тьнёться.
Говорит-то Василей таково́ слово́:
— Дородной удалой доброй молодец
Ты Фома уж сын Ременников!
Поди-тко ко мне в услуженьице,
Пей и ешь всё готовоё,
Носи у меня платье цве́тное,
Да пей ты вина ноньце всё безденёжно.
Из той же толпы молодечеськой
Идёт тут Костя-Лостя Новоторщеник,
Идёт он к чану́ он смеле́шенько,
Берёт-то чару́ да едино́й рукой,
Выпиват-то чару́ да к едному́ духу́,
Становитса к Василью под черленой вяз.
Ударил Василий его в голову —
Да стоит-то Костя, не шатыитьси,
Кудерци на ём не трёхнутси.
Говорит-то Василий таково́ слово́:
— Дородной удалой доброй молодец,
Ты Костя-Лостя Новоторщеник!
Поди-тко ко мне в услуженьице,
Пей и ешь всё готовоё,
Носи у меня платье цве́тное,
Да пей ты вина ноньце всё безденёжно.
Из той же толпы молодечеськой
Идёт-то Потанюша Хроменькой,
Да хроменькой Потаня да нонь коротенькой.
На одну́-то ногу он прихрамыват.
На другу-то ногу́ да он припадыват,
На двух костылях да подпираетци.
Он идёт-то к чану́ смеле́шенько,
Берёт чару́ да едино́й рукой,
Выпиват-то чару́ к едному́ духу́,
Становитса к Василью под черленой вяз.
Говорит-то Василий таково́ слово́:
— Да ой еси ты, Потанюша Хроменькой,
Хроменькой Потаня ты коротенькой!
Да не́ по ком, Потаня, везо́м хвосну́ть.
Говорит-то Потаня таково́ слово́.
— Да ой еси, Василий сын Буславьевиц,
Не жалейсе ты моей ведь старости,
Хвосни́ ты везо́м со всей ярости!
Не жалелса Василий его старости,
Хвосну́л-то везо́м со всей ярости —
Стоит-то Потанюша ведь крепче всех.
Говорит-то Василий таково́ слово́:
— Ой еси, удалый доброй молодец,
Поди ты ко мне в услуженьице!
Пей и ешь да всё готовоё,
Носи у меня платье цве́тное,
Пей у меня вина безденежно.
Из той же толпы молодечеськой
Идёт тут девушка чернавушка,
Идёт-то она к чану смеле́шенько,
Берёт-то чару́ едино́й рукой,
Выпиват-то чару́ к едному́ духу́,
Становитса к Василью под черленой вяз.
Ударил Василий ей ведь в голову —
Стоит тут девушка, не ша́тьнется,
Да шо́лково платиё ей не трёхнетса.
Говорит тут Василий да таково́ слово́:
— Ой еси, девушка чернавушка,
Поди-тко ко мне в услуженьицё!
Пей, ешь всё готовоё,
Носи-тко у меня платье шолково,
Да пей вина ноньце безденёжно.
(У него дружины шестьдесят человек было.)
Во здешном же да Новом городе
Да был тут Викула ведь староста,
Охотник солод собирать и братчину варить.
Васькин солод не берут и Ваську пить не зовут,
Говорит Василий таковы́ слова:
— Ой еси, дружина хоробрая,
Удалы дородны добры молодци,
Пойдёмте к Викулы мы на братчину!
Пошел-то Василий на братчину,
С той со дружиной со хороброй.
Заходит к Викуле на братчину,
Крест-от кладут по-писа́ному,
Поклоны ведут по-учёному,
Молитву творят полно́.Исусову.
Да место-то они им не́ дали,
И пива-то они им не по́дали,
Да тем же Василью обесчестили.
Говорит тут Василий таково́ слово́:
— Да ой еси, Потанюша Хроменькой,
Да хроменькой Потаня ты коротенькой!
Да пойди же Потаня позади же их.
Откуда они носят зелено́ вино,
Откуда ведь они носят пиво пьяное.
Пошел-то Потаня позади же их,
Вышиб двери посреди двора,
Выкатил боцку зелена́ вина́,
Выкатил боцёнок пива пьяного,
Да пили они тут своей рукой.
Перву чару выпил Васька для здоровьиця,
Втору́-то чару́ выпил для весельиця,
Да тре́тью чару́ для похмельиця.
Да напилса он до́ хмелю великого,
Да опять вновь он зашел на братчину.
Да тут-то с Викулой он оспоровал,
Ударились с Викулой о вели́к заклад
Не о́ сти рублей да не о тысеце,
О своих о бу́йныи ноньце го́ловах:
Побитьса, подратьця у чудна́ креста́,
У чудна́ креста́, у жива́ моста́,
У матушки да реки Во́лхови,
Викула с Новым городом,
Василий с дружиной со хороброй,
Только одного Вася старца вы́ветил,
У которого Василий в ученьи был.
Пришел-то Василий к своей матушке,
Говорит-то он таково́ слово́:
— Да ой еси ты, мать да осподарына,
Чесна вдова Амельфа Тимофеёвна,
Да были ведь мы у Викулы на братчины,
Да ме́ста они ведь нам не́ дали,
Да пива ведь они нам не по́дали,
Да тем ли они нас обесчестили.
Да пили ведь мы ноньце своею рукой.
Перву-то чару́ выпил я для здоровьидя,
Втору-ту чару́ выпил я для весельиця,
Да третью чару́ для похмельиця.
Напилса я до́ хмелю великого
Да зашел к Викуле ведь на братчину.
Да тут-то я с Викулой оспоровал,
Да ударилса с Викулой о велик заклад,
Не о сти́ рублей и не о тысеци,
О своих о молодецких буйных го́ловах:
Я ли со дружиной со хоро́броей,
А Викула-то со всим Новым городом
Побиться, подраться у чудна́ креста́,
У чудна́ креста́, у жива́ моста́,
У матушки реки Волхови.
Говорила Васильева ведь матушка:
— Да еку беду вы наделали,
Да еку ту беду напроказили,
Розрушите весь великий заклад!
Ведь из Волхови тебе воды не выпить вся,
А Викулу с Новым городом не выбить всех.
Побежала к Викулы она на братчину,
Да крест-то кладёт по-писа́ному,
Поклоны ведёт да по-учёному,
Молитву творит полно Исусову.
— Ой еси, Викула ты староста,
Што вы с Васильем теперь наделали,
Да еку ту беду напроказили.
Разрушите с Васильем нонь велик заклад!
Ведь в Волхове воды не выпить вся,
А Василья с дружиной не выбить всех.
Вывел Викула вон ей за́ ворота
(Не принял слов.)
Прибежала Васильева матушка,
Уложила Василья в теплу ло́жнюцу,
Побежала по кузнечей и по новгороден,
Оковала двери железами,
Повесила замок полтора пуда.
На утре-то было нонь ране́шенько,
На светло́й зори на раноутрянной,
На выкате да солнышка красного
Да бьютця, дёрутця у чудна́ креста,
У чудна́ креста́, у жива́ моста́.
И у матушки да реки Волхови.
Спит-то Василий, не пробудитця,
Чернавушка ведёрушки взяла
Да в Волхов по́ воду пошла,
Коромыслицем махнёт, да тут и улица,
Поворотитса назад, да переулочки лежат,
Да сама ли на го́ру убираитци,
Да стуцит-то да гремит у окошецька:
— Да ой еси, Василий сын Буслаевич,
Да што ты спишь не пробудишься?
Да бьютса-дерутса у чудна́ креста́,
У чудна́ креста́, у жива́ моста́,
У матушки реки Волхови.
Дружина ведь ноньце вся поби́вана,
Главы́ кушаками вси зави́ваны.
Пробуждался Василий от крепкого сну,
Ухватил-то он свой черленый вяз,
В одной-то рубашке нонь без пояса,
В одных-то чулоцках без сапожецек,
Да кинулса он митюго́м в двери́,
Да вышиб двери середи́ двора
(Никаки́ оковы не помогли.)
Побежал ведь-то он ко чудну кресту,
Ко чудну кресту, ко живу мосту,
Ко матушки реки Волхови.
Навстрету ему идет Старчищё Мокарчищо,
На головы́ он несёт колоко́л девеносто пудов,
Колокольним езы́ком подпираитци,
Сам говорит таково́ слово́:
— Молодой бобзун, не попорхивай,
Да ты же у меня во ученьи был.
Говорит тут Василий таково́ слово:
— Когда ты меня учил, ты тогда деньги брал,
А я тебе теперь с... не хочу.
Колокольным езыком отвёл его середи Волхов-реку,
(Василъя-то.)
Обернулса Василий ярым гоголем,
Выплывал-то он на крутой берег.
Ухватил-то он да свой черленой вяз,
Догоняет старчище Макарчищё,
Ударил он его в голову,
Колокол раскололса и голова у старчища раскололась.
Прибежал-то Василий ко чудну́ кресту́,
Ко чудну кресту́, ко живу мосту́,
Ко матушки реки Волхови,
Да сам говорит таково́ слово:
— Ой еси, дружина хоро́брая,
Да удалы дородни, добры молодцы!
Седьте-тко, посидите-тко,
Седьте-тко да отдохните-тко,
Дайте мне упахать плеци могуции,
Сокротить-то мне ретиво серцё,
Добраться до Викулы до старосты.
Да стал-то Василий нонь похаживать,
Черлены́м-то везо́м стал помахивать.
В котору сторону махнёт, да тут и улиця,
Поворотитса назад, да переулочки лежат.
Новогородене вси испужалися:
— Всех убьёт у нас до единого,
Не оставит нас ни единаго,
Розорит у нас весь Новгород.
Отбиралась перва́ толпа молодечьская,
Пошли-то к Васильевой матушки,
Сами низко поклоняютца:
— Да ой еси, Васильёва матушка,
Чесна вдова Омельфа Тимофеёвна,
Уйми ты своё да дорого цядо́,
Да мла́дого Василия Буславлевиця.
Убьёт ведь всех нас до единаго,
Розорит у нас весь Новгород.
Говорит тут Васильёва матушка:
— Не смейтесь, мужики новогородяне,
Да спит у меня Василий во темно́й ложни́,
Да спит ведь он да не пробудитца.
Отбираласи втора́ толпа,
Пошли-то они к Васильевой матушки,
(Со стороны, что обещала платить на год по три тысячи)
Ещо того ниже поклоняютца:
— Ой еси, Васильева матушка,
Чесна вдова Амельфа Тимофеевна,
Уйми своё дорого цядо,
Младаго Василия Буслаевиця:
Убьёт он нас до единаго
И розорит у нас весь Новгород.
Отбираласи третья толпа,
Пошли-то они к Васильевой матушки,
Ещо того ниже поклоняютца:
— Ой еси, Васильева матушка,
Чесна вдова Амельфа Тимофеевна,
Уйми своё дорого цядо,
Младаго Василия Буслаевиця:
Убьёт он нас до единаго
И розорит у нас весь Новгород.
Побежала Васильева матушка —
Вышиблены двери середи́ двора́.
Она голосом крычала — он не слышит нонь,
Она пла́тиком махала — не видит он
(Вроде сигнала.)
Побежяла она ко чудну́ кресту,
Ко чудну́ кресту́, ко живу́ мосту́,
Ко матушки к реке Волхови,
Унела свое дорого цядо́,
Младого Василья Буслаевиця.
II
(Второй отдел — «Носад Василия Буслаевича».)
На ре́ке, на ре́ке, на Во́лхови
Тут плавал-гулял черленный но́сад.
У того ли у носада у лёкка́ струга
Да нос и корма по-звериному,
Крутая бедра́ по-лошадиному,
Да хобот мечет по-змеиному.
У того у носада у лёкка́ струга́,
Да па́руса были полотнены,
Да бе́цёвки были шо́лковы,
Того де ли шолку белого,
Да белого шолку шемахильского.
Да сделано место хозяйськоё,
Да сделана кровать слоновы́х костей,
Обита кровать да дорогим сукном,
Покрыта кровать да бе́лым бархатом,
Да два ли самоцветных камешка,
Да две ли лисицы две бурначеських,
Два ли сибирских соболя.
Да у того ли носада лёкка́ струга,
Флюгер на деревце качаетце,
О свежую воду́ опираетця,
Флюгер из красного золота.
На утри-то было ране́шенько,
На светлой зори раноутренной,
На выкати солнышка красного
Не бела берёзынька шатаетси
Да сучьям-лисьям до сырой земли́,
Стоял тут сын да перед матерью,
Да молодой Василий сын Буславьевиц.
— Ой еси, матушка осподарына,
Чесна вдова Амельфа Тимофеевна,
Дай ты мне благословение великое
Идти-бежать в Ерусалим го́род,
Да Господу богу помолитисе,
Господней гробнице приложитиси,
К адамовым мощам приклонитиси.
Да дай благословенье ты великое:
Да во здешном во Нове-городе
Да много старёт, мати, отцёв-матушок,
Да много вдовёт, мати, цужыих жон,
Да много сиротат, мати, малых детей,
Да всё для меня, мати, для грешного, —
Быват Господь меня во грехах простит.
Говорит его мать да осподарына:
— Ой еси, Василий сын Буславьевич,
Нельзя тебе дать благословеньицё
Идти бы бежать в Ерусалим го́род
Господу богу помолитися,
Господней гробнице приложитиси,
Адамовым мо́щам приклонитиси.
Из здешного Нова-города
Много бога́тырей ха́живало,
Да мало назад да приха́живали,
Да тебе ведь, Василий, не придти будет.
Богатырьско сердце заплывцево,
Не знат сказал слово — 'глупости,
Да не знат сказал слово с мудрости:
— Ой еси ты, мать да осподарына,
Чесна вдова Амельфа Тимофеевна!
Ты сама бы спала, себе видела —
Ото двора отошла и до другого не дошла,
Да тут бы родна матушка преставиласе.
Да ты говоришь, што не придти будёт,
Да дашь благословление — приду же я,
Не дашь благословление — приду же я.
Тебя я уж, матерь, не послушаю.
Дала тут ведь благословленьицё
С буйной главы́ да до ре́звых ног,
Да сама говорит таково́ слово:
— Да знаю дорогу очень дальнию,
Да та дорога тихосми́рная,
Вперёд идти будет три́ года,
И назад идти будет три́ года,
Пройдёт того времени шесть годо́в,
Да знаю дорогу премоеждную:
Да вперёд идти будет по́лгода,
И назад идти будет по́лгода,
Пройти тому времени будет и год поры.
Есть на дороги розбой большой,
Да есь на дороги караул крепко́й,
Да есь на дороги мелки за́ставы.
(Вот она дала благословление.)
А Василий пошел премым путе́м.
Как собрался Василий на черлен посад,
Да пошли с той же со дружиной со хороброй же,
С удалыми добрыми молодцами,
По той ли улицы широкой.
Идёт-то Василий, не шатнитьси,
Кудерци на ём не трёхнутси
(Он был молодой, красивой, белой!)
Стары старухи поахивают,
Молоды молодки посматривают,
А красные девицы поглядывают:
— Век мы живали, не видали такого молодца,
Как молода Василия Буслаевича.
— Пришел-то Василий на черлен носад,
Да стал-то Василий по носаду похаживать,
Да стал места всем ведь указывать:
— Да Костя ты Костя Новоторщеник,
Садись-ко ты опеть ноньче на́ корму,
Друга же то дружина о́кол парусов.
Сходни убрали с берегу,
Ототкнули притычины серебрены,
Подгнули па́руса поло́тнены,
Пошли рекой Волховой,
(Волхов реку проехали)
Вышли в море во Виранское
Виранское море произойдучись,
Вышли они на синё морё,
(Прежде не знали какие моря.)
На за́ставах там вопят:
— Ой еси, Василий, сын Буслаевич!
Почему ты идёшь, не привёртываешь,
Проезжей дорожецки не спрашиваешь?
— Да ведь я иду не с товарами,
А я иду со обетами,
Назад ворочусь — вам гостиничка принесу.
Идут оны по синю́ морю.
Синее море произо́йдучись,
Усье реки Иордан казуетси,
Сороцински горы знаменуетси,
Чудны там кресты́ знаменуютси.
Потенула погода синемо́рская,
Рвёт-дерёт да тонки па́русы.
Стал Василий по носаду побегивать,
Стал па́руса сам поправливать,
А носад стоит на одном мести́.
Говорит Василий таково́ слово́.
— Ой еси, дружина хоробрая,
Удалы дородни добры молодци!
Берите щепы́ долгомерныя,
Щупайте вы во синё море,
Мы на ко́шки стоим или на камени,
Не той ли луды́ на подводноей.
Брали щепы́ долгомерныя,
Щупали во синем мори,
Не на кошки стоят не на ка́мени,
А стоят-то они на морско́й воды́.
Говорит тут Василий таково́ слово́:
— Я иду не с товарами,
А я иду со обетами.
Костя-то Лостя Новоторщеник,
Правь ты под горы Сорочиньския,
Знать крестам сходить помолитися.
Стал Костя править, —
Носад побежал, как сокол полетел.
Спустили па́русы полотнены,
Приткнули притычины серебрены,
Сходни поклали концо́м на́ берег,
Пошли-то они на круто́й берег.
Идут-то на горы с ча́с поры́,
Идут-то на горы с другой поры́,
Идут-то на горы с третьей поры́, —
Не могут дойти до чудных крестов.
Говорит-то Василий таково́ слово́:
— Ой еси, дружина хоробрая,
Удалы дородни добры молодцы!
Идём мы на горы с час поры́,
Идём мы на горы с другой поры́,
Идём мы на горы с третей поры́,
А не можем дойти до чудны́х крестов.
Отселе крестам мы помолимся.
Да и все назад поворотимся.
Оттуда крестам богу помолилися,
Все назад поворотилися.
Стал по горам Вася похаживать,
Стал по горам Вася погуливать,
Да нашел голову́ костощёную,
Костощёну голову́ человеческу,
Стал голову́ Вася попинывать,
Лево́й ногой да в праву ногу́,
А правой ногой да во чисто́ полё,
Сам говорит да таково́ слово́:
— Кака ты лежишь, голова, русска иль неверна?
Русска лежишь — так прихороним тебя,
А неверна лежишь — то хоть пога́лимса.
Протащилась голова человеческа
Ру́сским язьіком человечеським,
Громкой гово́рей богатырьской:
— Ты, Вася, меня не попинывай,
Ты, Василий, меня не пошевеливай,
Я ведь голова была не хуже тебя,
Тот же Василий, сын Хлебович
Из того же из Нового города,
Поехал рубить сорочи́ну злолукавую,
Та сорочи́на злолукавая
Заслышала побежку лошадиную,
Заслышала поездку богатырскую,
Подкопы копала глубокия,
Становила по́дрези железныя,
Затенула тенета́ми полотнеными,
Засыпа́ла хрещом мелким ка́меньем.
Меня первый-то подкоп меня бог пронёс,
Второй-то подкоп меня конь пронёс,
А на третьем-то подкопе конь обрю́шился.
Та сорочина злолукавая,
Она-то уж тут была,
Тут она меня и обневолила,
Свезали у меня руки белыя,
Сковали у меня ноги резвыя,
Стали приводить во свою́ веру,
Во свою́ ве́ру, сорочинскую.
Не пошел я в веру сорочинскую,
Отрубили у меня буйну го́лову,
Умею на горах лежать уже тридцеть лет,
Да всё про тебя, Вася, видится,
Да всё про тебя, Вася, грезится,
Да будешь лежать со мной во товарищах.
Тут Василий с головой оспорывал:
— Ты сама говоришь или бес мутит?
— Я сама говорю, а не бес мутит,
И будешь лежать во товарищах.
(Он ушел, она тут осталась.)
Пошел-то Василий на черлен корабль,
Ототкнули притычины серебрены,
Подогнули па́русы полотнены,
Пошли-то они по синю́ морю́.
Усье Иордан-реки казуетця,
Сорочински горы знаменуютця,
Чудны там кресты́ показуютця,
Зашли-то они во Иордан-реку́.
(Пришли да сдумали купаться.)
Остановили они свой черлен носад,
Опустили па́русы полотнены,
Сдумали в реке они купатися.
Розделса Василий до́нага,
Стал в воду он купатися,
Безвременно в воды галиться.
Идёт тут бабушка старенька,
Сама говорит таково́ слово́:
— Ой еси, Василий, сын Буславьевич,
Не велел господь в Иордан-реке босому-нагому купатися,
Как попадёшь на круто́й берег?
Говорит-то Василий таково́ слово:
— Сама бы спала, себе видела —
От двора прошла и до другого не дошла,
Тут бы стара бабушка представилась.
(А вот его и отнесло, он и не замог.)
Обернулса Василий ярым гоголем,
Выплывал-то он на круто́й берег,
Тут-то дружина его проздравила:
— Здрав ты шел, Василий, со синя моря,
И здрав ты пришел в Ерусалим город.
— Спасибо, дружина, хоть проздравили,
Едва я попал на крутой берег.
Воскресеньску обедню сослужил. Пошел он к обедни, молебен сослужил, господней гробнице, адамовым мощам приложился.
Подогнули па́русы полотнены,
Пошли-то они во синё морё.
Потенула погода синеморская,
Поровнялисе горами Сороцинскими,
Рвёт-дерёт тонки па́русы —
Носа́д стоит на одно́м мести́.
Стал Василий по носаду побегивать,
Стал паруса́ он поправливать,
Сам говорит таково́ слово́:
— Костя ты Лостя Новоторщеник,
Правь ты под горы Сорочинския:
Вперед-от шел — с головой спо́ровал,
Дать мне с головой проститися.
Носад подбежал как соко́л пролетел,
Опустили па́русы полотнены,
Приткнули притыцины серебрены,
Сходни покла́ли концом на́ берег,
Пошли-то они на крутой берег.
Идут-то на гору с ча́с поры́,
Идут-то на гору другой поры,
Идут-то на гору третей поры.
Стал Вася по горам похаживать,
Стал по горам голову поискивать,
Не может найти головы человечеськой.
Нашел-то он сер горюць камень,
В вышину-то камень тридцати локо́т,
В ширину-то камень сорока локо́т,
А в длину-то камень петьдесят локо́т.
На камешки подпись подписана,
Подписана подпись подрезана:
— Хто этот камень не́ пере́скочит,
Не быват во Новом городи.
Стоит-то Василий, призадумалса,
Сам говорит таково́ слово́:
— Теперь-то, Потанюша, тебя-то жаль,
(Старик хромой)
Тебе уж камень не пере́скочить,
Не бывать тебе в Новом городе.
Стала дружина скакать поперо́к камня́,
А Потанюша скочил — всех лехче перескочи́л.
Говорит тут Василий таково́ слово́:
— Скочить не́ скочить вдоль по ка́мешку.
Скочил-то Василий вдоль по ка́мешку,
Скоцил да лёкко пере́скоцил.
Богатырьско серце заплывциво.
— Кто эту подпись подписывал,
Да кто эту по́дрезь подрезывал?
Да кто этот ка́мень не пере́скочит?
Я назад петми́ скачу и опять пере́скочу!
Скоцил-то Василий назад петми́,
Задел-то он ногой правою,
Пал-то на леву́ руку́,
Обломилась у него рука левая,
Пал на сер горючь каме́нь,
Розломил-то себе буйну́ голову́
(Тут и смерть ему приключилася.)
Понесли его на черлен носад
Та ли дружина хоро́брая,
Положили на место на хозяйское.
Поднели парусы полотнены,
Рвёт-дерёт тонки па́русы.
(Пришлось опять на гору отнести.)
Понесли они его назад на гору́,
Несут-то на гору́ с час поры́,
Несут-то на гору другой поры́і,
Несут-то на гору третей поры́.
Принесли, где камень, а там голова, и вместе с ним и похоронили. Тут Василий Буслаевич и кончился на Сорочинской горе. Потом пошли на черлен носад.
Пришли-то они на черлен носад,
Ототкнули притычины серебрены,
Подогнули па́русы полотнены,
Пошли-то они во синё морё.
Носад побежал, как соко́л полетел.
Синее море произойдучись,
Вышли в море во Виранское,
В устье реки Волхови.
Выходила Васильева матушка,
Чесна вдова Амельфа Тимофеевна,
Смотрела в подзорьную трубочку, —
Нет Василия на месте на хозяйском.
Та и дружина ро́зошлась.
(Записано A.M. Астаховой 30 июля 1928 г. в д. Усть-Низема Лешуконского р-на Архангельской обл. (Мезень) от Максима Григорьевича Антонова, 59 лет)
Былины Севера, т. I. Мезень и Печора. Записи, вступительная статья и комментарий А. М. Астаховой. М.— Л., 1938.