Старо́й-то Илья Муромец,
По прозванию Илья Ивановиц,
Тридцать лет лежал на пецки на муравленки.
Отец-мать уехали пашню пахать,
Пришла сиротина убогая, та кали́ка перехожая,
Просит милостыню спасённую:
«Сотвори мне-ка милостыню спасённую».
Говорит-то ста́рой да Илья Муромец:
«Не могу слезть с пецки со муравленки,
Не могу растянуть свою ру́ку правую,
Не могу сотворить милостыню спасённую,
Бери с прилавка сколько тебе на́добно».
Говорит сиротина убогая:
«Поворотись, слезешь с пецки, Илья Муромец».
Он воро́титьца стал и слез с пецки со муравленки.
Говорит сиротина убогая:
«Поди сходи во погребы глубокие,
Налей ты цару зелена́ вина,
Не ма́лу, не вели́ку — в полведра». —
«Уж ты гой еси, кали́ка перехожая!
Выпей-ко с того с уста́тоцку тяжелого,
Со той дорожецки со дальнией».
Говорит ему кали́ка перехожая:
«Не пью я зелена́ вина,
Не кушаю я сладкой водочки,
Уж ты выпей сам для здоровьица».
Взял едино́й рукой Илья Муромец,
Выпил он чару зелена́ вина.
Говорит кали́ка перехожая:
«Много ли ты силы чувствуешь?» —
«Чувствую, как изможе́нье есть».
Говорит сироти́на убогая:
«Сходи поди в по́гребы глубокие,
Налей-ка чару зелена́ вина,
Не малу, не велику — в полтора ведра». —
«Уж ты гой еси, кали́ка перехожая!
Уж ты выпей-ка зелена́ вина».
Отвечает калика перехожая:
«Я не пью зелена́ вина, выпей сам для здоровьица».
Выпил он полтора ведра.
Говорит калика перехожая:
«Много ли в себе силы чувствуешь?» —
«А чувствую силы в себе:
Была бы в матушке сырой земле кольчужина,
Поворотил бы мать сыру́ землю кругом».
Пошел он на конюшин двор,
Выбирал коня себе спеча́нушка,
Седлал, уздал узду тесмяную,
Седлал седло зеркальцато,
Двенадцать клал он пруто́в ме́нных,
Тринадцату клал чересхребётницу:
Не ради басы́ — ради крепости.
Поехал он во чисто́ поле,
Приехал он ко столбам точеныим;
На столбах-то надписи написаны,
На столбах подрезы подрезаны:
«Во перву́ дорожку ехать — живому не быть,
Во втору́ дорожку ехать — бога́ту быть,
Во третью́ дорожку ехать — женату быть».
Говорит Илья Муромец таковы́ слова:
«На старость женитьца — чужа́ коры́сть,
А богатства мне не надобно:
Есть у меня золоты́ казны».
Осталась дорожка прямоезжая,
Зарасталась прямоезжая тридцать лет.
Он-то по той дорожецке и поехал.
Там сидит Соловей Рахматавиц
На семи дубах, семи поддубацках.
Заревел он своим звонким голосом соловьиныим,
Конь пал на коленца.
Соскочил Илья Муромец со добра́ коня:
«Конь ты конь, да травяной мешок!
Не слыхал ты свисту соловьиного?»
Садился опять на добра́ коня,
Натягивал он туго́й лучок,
Накладывал стрелоцку каленую,
Выпускал эту стрелоцку калёную,
Залетала стрелоцка в соловьиный правый глаз,
Пал Соловей со семи́ дуба́х, семи поддубушках.
Привязал Соловья ко хвосту коню́,
Едет по дорожецке прямоезжией
Ко тому высо́ку нову́ терему.
Увидала девушка-чернавушка,
Говорит-то матушке родимоей:
«Отец-от едет, мужицка ведет».
Взглянула матушка родимая:
«Мужик-то едет, отца ведет».
Выходят на ворота железные,
Хотят жгать-пали́ть до́бра мо́лодца.
Говорит-то Соловей Рахматовиц:
«Не сердите вы удала добра молодца,
Не сердите вы да Илью Муромца,
Откупите вы меня золотой казной».
Он зашел к им в комнаты,
Увидел платье богатырское.
«Есть у нас во погребе глубокоем
Тридцать три бога́тыря сидят,
А кони их на конюшнях стоят».
Он пошел, этих бога́тырей и выпустил,
Отобрали золоту́ казну
И поехали в стольный Киев-град.
Пировали-столовали у солнышка Владимира.
Солнышко Владимир-князь дал Илье Муромцу
Дороги́ подароцки — ку́нью шубу.
Старо́й-от по полу похаживат,
Таковы́ слова выговариват:
«Эта шубочка мне в любве́ пришла».
А боярам толстобрюхим завиду́ стало,
За великую досаду показалося.
Сказали они князю Владимиру,
Что-то старо́й-то по полу похаживал,
Таковы́ слова выговаривал:
«Эта шубочка мне-ко не в любви́ пришла».
Князь Владимир рассердился,
Посадил его в погреб глубокий.
А жена-то, княгиня мать Апраксия,
Кормит, поит его чем надобно.
Какой ли король подпался, а некому воевать.
Говорит княгиня мать Апраксия:
«Ты еси, Владимир-князь,
Поди ко погребу глубокому,
Нет ли старого живого Ильи Муромца?»
Отвечает солнышко Владимир-князь:
«Ой ты, глу́па баба, неразумная,
Какой живой старо́й есть,
Столько лет прошло?»
Она опять ему повторила,
Он пошел во по́гребы глубокие.
Там сидит старо́й да книгу читает,
Головы не разгибает, челом не бьет.
Пришла к тому погребу княгиня мать Апраксия.
Говорит она старому да Илье Муромцу:
«Не забудь мое да велико́ добро́,
Не помяни князю зло великое».
Тут не бело́й куропать вспархиват,
А старо́й с погреба вскакиват.
Говорит солнышко Владимир-князь:
«Надо — отдам тебе золоту́ казну,
Надо — отдам тебе полцарства,
Одну доцку да полцарства дам». —
«Не надо мне золотой казны,
Напиши мне лучше ярлык-грамотку,
Отошли по всей стране-губернии,
Чтобы всюду принимали, кормили Илью Муромца».
Поехал тут во чисто́ поле,
Ездил, гулял он во чистом поли́,
Приехал он ко терему — нову́ кабаку.
Сидят-то кали́ки перехожие,
Перехожие кали́ки, переезжие,
Пьянёшеньки они да веселёшеньки,
Своима кошельками призвякивают,
Узелки свои да приразвязывают,
Насобирали золоты́ казны на полведра.
Взял старо́й одной рукой да и выпил к одну́ духу́.
Они бить его хотят. Он и говорит им:
«Бить-то меня не за что, взять-то у меня нечего,
А возьмите мой чу́ден крест,
Несите вина на пятьсот рублей».
Тут они расселись, пить стали.
Он и пьян стал и заспал в кабаке.
Они стали его побуживать.
Его богатырское сердце возъярилося,
Могучи плечи расходилися,
Схватил он чумаков-человальников,
Бросил во чисто́ поле.
Тут они пошли в подвалы в глубокие,
Выкатили три бочки зелена́ вина,
Одну — ногой кати́т, другу́ — под пазухой,
А третью́ — в руке несет.
«Пейте, кали́ки перехожие!»
Тут он поехал на своем на добро́м кони́,
А встречаетца опеть кали́ка перехожая.
Он стал спрашивать у нее, выведывать:
«Шо едете во стольний Киев-град?»
Говорит-то кали́ка перехожая:
«Во стольний Киев-град едете,
Пришел Идолище поганое,
Сидит у князя у Владимира за столом,
У княгини мать Апраксии
Руку держит пониже пупа да окол черева».
Он и говорит:
«Ой еси ты, кали́ка перехожая,
Дай ты мне платье, что потрепешней,
Ху́до кушаченко о пяти узлов».
Отвечает ему кали́ка перехожая:
«Я облакусь в твое платье хорошее,
Никто не даст мне ничего».
Говорит ей Илья Муромец:
«У меня есть тебе что пить, что есть».
Тут они платье и поменяли.
Зашел Илья Муромец к князю Владимиру —
Сидит там Идолище поганое.
Говорит Идолище таково́ слово:
«Несите мне уточку не кушану, не кушану, не рушану!»
Принесли ему уточку не кушану, не рушану.
Идолище нож воткнул
Да прямо в рот пихнул.
Говорит-то кали́ка перехожая:
«У меня у та́теньки родимого
Была собака волоча́ща,
По сме́тьям собака волочилася,
Костьём собака подавилася,
И Идолищу того не миновать будет».
Говорит Идолище поганое:
«Несите мне братыньку пива пьяного!»
Принесли ему братыньку пива пьяного,
Взял он одной рукой и выпил к одному духу.
Говорит-то кали́ка перехожая:
«У меня преже у матушки родимоей
Была корова завидущая,
Пила по ушату воды, тим она и захлебнулася,
И Идолищу того не миновать будет».
Схватил Идолище була́тов нож,
Бросил он в кали́ку перехожую.
На полёте нож калика подхватывал,
Свистнул в Идолище поганое —
Улетели око́нички с простенками.
Кали́ка тут его и убил и выбросил во чисто́ поле.
Поехал Илья Муромец во чисто́ поле
Искать кали́ку перехожую.
Нашел на кали́ку перехожую,
Переменили они платьишко,
Скинул с себя потре́бнишко,
Поехал во чисто́ поле.
Собрались тут они, стары́ казаки́,
Становили шатры чёрны ба́рхатны.
Илья Муромец глядел-смотрел во чисто́ поле
Из своей трубочки подзорноей.
Увидел там зверь еси идет, человек ли, кто ли.
Посылать стали Олешеньку Поповича.
А он и говорит:
«Послать надо старо́го Илью Муромца».
Старо́й-то таково́ слово́ выговариват:
«Забренчат палицы буёвые,
Зазвенять копе́йца долгомётные,
Не утерпеть старо́му во бело́м шатру,
Потеряю вашу золоту́ казну».
Послали тут Олешеньку Поповича.
Олешенька Попович невежлива рода, не отецкого.
Приехал и говорит:
«Отколь, какой едешь, отколь ка́тишься?»
Тот дал ему по тяпушу,
Прибавил по алабушу,
Посадил на добра́ коня:
«Пришли, говорит, старо́го Илью Муромца».
Приехал Олешенька ко белу́ шатру.
Сказывать стал, рассказывать
Старо́му Илье Муромцу:
«Тебя звал во чисто́ поле».
Скакал скорей старо́й да Илья Муромец,
Шубу облака́л на одно плечо,
Шапку надевал на одно ухо́,
Седлал коня доброго,
Поезжал во чисто́ поле.
Тут видели только, как в стремена ступил,
А не видели, как на коня скочил.
Только видели: во чистом поли курева стоит,
Курева́ стоит да дым столбом валит, —
То Илья Муромец встречу едет с Соколюшком.
«Здравствуй, удалой добро́й мо́лодец,
Откуль едешь, откуль ка́тишься, куда путь держи́шь?» —
«Я, говорит, еду-иду со стары́м казаком, с тобой поратитьца».
Тут ткнулись они копельцами бурзамецкими —
У рукояток копья поломалися.
Ударились они палицами боёвыми —
А палицы у них загорелися.
Тут скакали они со добры́х коней,
Стали они битьца на рукопа́шицу.
Билися-тягались трои суточки.
У старо́го нога лева́ да подвихнулася,
Права́ нога да окатилася.
Пал старо́й на сыру́ землю́.
Тут вскочил Сокольник на белы́ груди́,
Он хотел пороть да гру́ди бе́лые,
Он смотреть его да ретиво́ сердцо́.
Взмолился старо́й Господу Богу:
«Стоял я за веру христианскую,
Стоял я за церкви православные!»
Вдвое старо́му силы прибыло.
Он скочил скорей да на резвы́ ноги́,
Хватил Сокольника да за златы́ кудри́ —
Упал Сокольник да на сыру́ землю́.
Вынимат старо́й да свой булатной нож,
А хочет пороть его белы́ груди́,
Увидел его да чу́ден крест —
И говорит Илья Муромец таково́ слово́:
«Какой ты земли, какой родины,
Да какого отца-матери,
Как тебя, молодца, да именем зовут,
Да какого ты роду-племени?»
Отвечал ему Сокольник таковы́ слова́:
«Когда был я у тебя на белы́х грудя́х,
Я не спрашивал ни роду, ни племени,
Я не спрашивал отца-матери».
Опеть второй раз стал спрашивать Илья Муромец.
Отвечал ему Сокольник таковы́ слова́:
«Той я матушки Златы́горки сын».
Говорит ему старо́й да Илья Муромец:
«Твоей-то я матушки за руки́ держал,
За руки́ держал, уста целу́евал,
На руки сыпал да опочи́н держал,
Опочи́н держал — любовь сердечную,
Тут мы тебя и при́жили».
Тут они и разъехались.
Поехал Сокольник ко матушке родимоей,
Ко той ко мамке, ко Златы́горке.
Говорит-то Сокольник своей матушке:
«Я съехался в поли, сратился
Со теим со старым Ильей Муромцем во чисто́м поли́».
(И рассказал всё.)
Она и говорит:
«Не пустым старо́й да похваляетца,
То у старо́го было дело».
(Зап. Митропольской Н. К. и Переваловй Е. И.: авг. 1942 г., д. Верхнее Бугаево Усть-Цилемского р-на — От Шишоловой Авдотьи Андреевны, 79 лет.)
Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — СПб.: Наука; М.: Классика, 2001. Т. 1: Былины Печоры: Север Европейской России. — 2001.