Эх во той же маленькой во Галицы Великоей,
Во той Корелы пребогатой
Да жила-была вдова благочестивая
Да по имени Ёмелфа Тимофеёвна.
Кабы было у ей цадо милое
Да по имени Илья сын Иванович,
Да сидел-то Илеюшка на печеньки,
Он на той жо на печке на муравленке.
Кабы не было у Ильи по колен ножо́к,
Кабы не было у Ильи по локо́т ручо́к,
Кабы не было у Илеюшки о́чей ясныих,
Не видел Илеюшка свету белого,
Свету белого не видел, сонца красного,
Солнца красного, добры́х людей.
Много того время миновалося,
Как того прошло время тридцеть лет.
Как приходит калика перехожая,
А заходит в гридню тёплую,
Уж и крест ли кладёт по-писа́ному,
Поклон ведёт по-учёному,
Из речей калика выговариват:
«Уж здравствуй ты, Илья и сын Иванович!
Сотвори мне мило́стыньку душевную».
Говорит Илейко таково́ слово́:
«Уж ты здравствуй, калика добрый молодець!
Я сижу теперь на печке на муравленке:
Кабы нет у меня по коле́н ножо́к,
Нет у меня по локо́т ручо́к,
Нету у меня о́чей ясныих,
Не вижу я свету белого,
Не вижу я сонця красного,
Не вижу я да людей добрыих.
Если видишь, то на полке сам
Ты возьми своей рукой правоей».
Говорит калика таково́ слово́:
«Уж ты ой еси, Илья и сын Иванович!
Ты сойди́-ко-ся со печки со муравленой,
Те не даст ли тебе Бог ноги резвые,
Те не даст ли тебе Бог руки белые,
Те не даст ли тебе Господь очи ясные,
Не ювидишь ли ты сонця красного?»
То немного время миновалося,
Вот содвинулся Илеюшка со печеньки —
Поевились у Ильи ноги резвые,
Оказались у Ильи ручки белые,
Оказались у Ильи очи ясные,
Увидел Илеюшко свету белого,
Свету белого увидел, сонце красное,
Увидел Илеюшко людей добрыих.
Спустилса Илеюшко со печечки муравленой,
Берёт со спици шубу ено́тову,
Отдаваёт калики до́бру молодцу.
А хотел на калику ладо́м посмотреть,
А не видел — калика из виду́ ушёл.
(Эта калика Миколой Светым пришёл.)
Заслышал Илья в себе силы множество,
Он приходит ко своей матери родимоей:
«Уж ты ой еси, моя мати родимая,
Ты чесна вдова Ёмелфа Тимофеёвна!
Уж дай мне-ко благословенья великого.
Захотелось мне-ка съездить в стольный Киев-град,
А захотелось себя показать, людей посмотреть,
Посмотреть солнышко Владимира».
Говорит его матушка такие реци́:
«Я не дам тебе благословеньицка великого
Я с буйно́й главы да со сыро́й земли:
А в город ехать — дальний путь.
Премой дорогой ехать тебе три́ года,
Кривою дорогой ехать тридцеть лет,
Протенут твои да молоды́ лета́.
(Тридцать лет сидел на́ печи, да тридцать лет ехать — вот сколько!)
А премою дорогой — есть за́ставы великия,
Есть три за́ставы великия:
Одна за́става великая — есь мостики колёные,
А колёные мостики нынь по́дгнили,
Не переехать будет тебе реченок,
Утупишь своего коня доброго.
Другая есь за́става великая —
А стоит тут рать-сила великая,
А не мала, не велика — сорок тысечей,
Не пройти тебе будёт, не проехати.
А третья есть за́става великая —
Тут сидит Соловеюшко Рахматьевич,
Ах на трёх-де дубах да на трёх поддубах.
Зашипит Соловейко по-змеиному,
Закричит Соловейко по-звериному,
Упадёт твой конь на о́карачь».
Говорит Илья таково́ слово́:
«Уж ты ой еси, моя матушка родимая!
Хошь ты дашь благословленьице — поеду я,
Хошь не дашь благословленьице — опять поеду я».
Кабы тут его горькая матушка росплакалась,
Из рецей она да выговаривала:
«Уж ты чадо моё горькое,
Ты горькое мое дитя, сладкоё!»
Не могла отбитьця от Илеюшки.
Надевала на себя кунью́ шубу,
На босу́ ногу́ башмачки надергиват,
Брала она с собой золоты́ ключи́,
Выходила она вон на улицю,
Отмыкала она всё подвалы великие,
Выносила она сбрую лошадиную,
Выводила она его коня до́брого.
Ах уздает-седлает он коня доброго,
А двенадцеть по́дпруг кладёт шол<ковыих>,
А тринадцатую кладёт через хребе́тну кость,
Не ради басы́ — ради крепости,
А ради при́прежи лошадиныя,
Штобы не оставил его конь во чисто́м поле.
А берёт палицу буевую,
Ён берёт с собой ту́гой лук,
Ту́гой лук с калено́й стрелой.
Не видели никто — Илья на коня ступил,
На коня ступил да в стремена вс<кочил>,
Только видели: во по́ле курева́ стоит,
Курева́ стоит да дым столбо́м вали́т.
Он ведь клал меж собой свой вели́к зало́г:
«Штобы мне до города не слезть с коня».
Уже едёт Илья ныньче чисты́м полем,
Ну подъехал ко тем мостикам калёныим.
Заплелась трава́ во резвы́ ноги́,
И тут-то Илья остановился жо,
Из рецей же сам Илья выговариват:
«Хошь я клал меж собой вели́к зало́г,
А ведь то будет мне разрешить свой вели́к зало́г».
Он спускатьця, Илья, с коня доброго
На ту на матушку на сыру́ землю́.
Он уж левою рукою коня́ ведёт,
А правою рукою сыро дубьё рвёт,
Сыро дубьё-де рвёт, да он мост мостит,
Перевёл ён своего коня доброго.
Уж скоро садитця на добра́ коня́,
Поехал Илья во чисто́ поле,
Он завидел во́ поле рать великую,
Да не малу, не велику — ровно сорок тысеч.
Сосцитал он всех людей до единого,
Не оставил ни единого не сцислёного.
(Сорок тысеч человек было, а всех сосчитал!)
Подъеждяет Илья ко этой ко силе великоей:
«Уж вы здраствуйте, удалы добры молодцы,
Уж сорок тысеч удалыих молодцев!
Укажите мне дорожку премопутнею,
Премопутнею и премоезжую».
Не могли они указать дорожки премопутнеей,
Ёни взяли Илью кругом себе,
Стали Ильюшку поширгивать,
Стали Ильюшку ведь поде́ргивать.
(Побеждать хотят!)
Кабы тут Илейке за беду́ стало,
За великую досаду показалосе,
Кабы взял он палицу буёвую,
Сколько он бьёт палицей буёвой,
А вдвое-втрое топчет своим конём —
Победил ён всю рать великую,
Не оставил в живых ни единого.
Оттуль-то Ильюшка поворот даёт.
А завидел он в полюшке Соловьюшка
На трёх дубах, на трёх по́ддубьях.
А зашипел Соловейко по-змеиному,
А заревел Соловей по-звериному, —
Как упал у Ильи конь нао́карачь.
Как хватил Илья в руки палицу буёвую,
Начал бить коня по тужи́м ребра́м:
«Ах ты волчья же сыт, травеной мешок!
Неюжели не слыхал ты крику звериного,
Не слыхал ты свис<т>у змеиного?»
Соскочил его конь на резвы́ ноги́.
А берёт Илья в руки свой, право, ту́гой лук,
Берёт тугой лук право́й рукой,
Натега́ет у ту́га лу́ка верёвочку,
Накладыват калену́ стрелу́,
Ко стрелы Илья да приговариват:
«Ты лети, моя стрела да всё калёная,
Не падай ни на́ землю, ни на́ воду,
Розлетись Соловеюшку во правой шар!»
Полетела стрела, как люта́ змея́,
Она не пала ни на́ землю, ни на́ воду,
Розлетелась <Соловеюшку во правой шар>,
Роздробила <его> всю буйну го́лову.
А подъехал Илья сын Иванович,
Кабы скоро хватил Соловеюшка,
Привезал Соловеюшка к добру́ коню,
Привезал коню под брюшицу.
Поехал Илья сын Иванович во чисто́ поле.
(Долго пое́тця — скоро скажется! Уже трете́й год едет.)
Не много время миновалося —
Завидел Илья: во поле терем стоит.
Во этом терему великом сидели его деточки родимые.
У этого Соловеюшка Рахматьева
Кабы была любима́ семья,
Любима́ семья да дети малые.
Старша дочь в окно́ броси́лася:
«Татушка едет — мужика везёт».
А друга дочь броси́лася в окошечко,
Тоже говорит:
«Татушка едет — мужика везёт»,
А ма́ла дочь броси́лася в окошечко:
«А мужик-от едет — отця везёт».
(Близко стало — так видит.)
Побежали эти дочери во чисто́ поле:
Старшая дочь бежит с муто́вкою,
А вторая дочь бежит с поварёнкою,
А кабы ма́ла дочь бежит — она ковш тащи́т.
Тут сидит Илья да усмехаетца.
Говорит Соловеюшко Р<ахматьеви>ч:
«Уж вы ой еси, мои дети любимые!
Не дразните юдала добра молодца,
Вы катите-ко сороковку красна золота,
Откупите у его отця-родителя».
Он на то, Илья, не ослышался,
Отворачиват коня как люты́м зверём,
Едет Илья во чисто́ поле.
(Долго п<оетця>, скоро ск<азываетця>!)
Приеждяет Илейко в стольней Киев-град
Ко тому ко солнышку Владимиру.
Оставляет своего коня на улице,
Заходит ко солнышку Владимиру во све́тлые покои,
Крест-от кладёт по-пи<са́ному>,
Он поклон-от ведёт по-учёному,
Из речей Илья да выговариват:
«Уж здраствуй, солнышко Владимир-князь,
Ты Владимир-князь да стольне-киевский!»
Говорит солнышко Владимир-князь:
«Уж здраствуй, Илья сын Иванович!»
Собирает князь пир великий
Для того Ильи сына Ивановича,
Говорит В<ладым>ыр таково́ слово́:
«Уж ты ой, Илья сын Иванович!
Ты позволь завести нонь Соловеюшка,
Завести во грини светлые».
Илья и говорит:
«Заводите вы в све́тлые све́тлицы».
Из речей Владымир выговариват:
«Уж вы ой еси, слуги верные!
Вы йдите на крылечушко на прекрасноё,
Заводите Соловеюшка Рахматьевича
Во мои покои во светлые».
На е́то слуги не ослышились,
Как выходят на крылечушко прекрасноё,
Но не смеют спуститьця на сыру́ землю́.
Из речей е́ти слуги выговариват:
«Уж ты ой еси, Соловеюшко Рахматьевич!
Как просил тебя солнышко Владимир-князь
Как во свою во светлую нонь све́тлицу».
(Сами не смеют подойти!)
Отвецает ноне Соловеюшко Рахматьевич:
«Я не ца́рьско нонь пью-кушаю,
Не Владымыра ныне слушаю.
Уж я пью-ем-кушаю Илеюшки,
А Ивановича я нонь и слушаю».
Отнесли е́ти слуги слова царю:
«Пью-кушаю Илеюшки,
А Ивановича нонь и слушаю».
Говорит царь таково́ слово́:
«Уж ты ой еси, Илеюшка Иванович!
Заводи ты Соловеюшка Рахматьевича
Во те во гридни светлые».
Тогда Илья вышел вон на юлицу,
Ён заводит Соловеюшка Рахматьевича.
Говорит Владимыр таково́ слово́:
«Уж ты ой еси, Соловей Рахматьевич!
Засвисти, Соловеюшко, по-соловьиному,
Закричи, Соловей, по-змеиному».
Говорит Соловейко таково́ слово́:
«Не твоё я ем-пью-кушаю,
А не Владимыра-солнышка и-де слушаю,
Пью-де ем-кушаю Ильи Ивановича,
И ёго слушаю».
Говорит Владимер таково́ слово́:
«Уж ты ой еси, Илья сын Иванович!
Уж ты позволь-ко спеть Соловеюшку».
На то Илеюшко не ёслышился,
Говорит Илья сын Иванович:
«Уж ты ой еси, Соловей Рахматьевич!
Вполовину засвисти по-соловьиному,
Вполовину засвисти по-змеиному,
Вполовину зареви по-звериному».
Не послушался Соловеюшко хозяина,
Зашипел-заревел Соловеюшко во всю прыть.
Испужались вси гости,
Кабы все упали, как бубно́ лежат.
Тогда Илеюшко рассе́рдилса,
Вывел Соловеюшка Рахматьевича вон на улицу,
Броси́л Соловеюшку о сыру́ землю́,
Тут Соловеюшку смерть случилася.
(Тут и конець. А девки-ти обратно укатили то золото. Хотели откупить, да не могли.)
(Зап. Астаховой А. М.: 25 июля 1929 г., д. Великая Виска, Ненецкого нац. округа — от Дитятевой Прасковьи Ивановны, 69 лет.)
Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — СПб.: Наука; М.: Классика, 2001. Т. 1: Былины Печоры: Север Европейской России. — 2001.