Как Владимир-князь да стольне-киевский
С Ильей Муромцем да й порассорился,
Порассорился с коза́ком Ильей Муромцем,
Засадил коза́ка Илью Муромца
А на тыя ль на погребы глубокии,
А на тыя ль на ледники холодныи,
А за тыи за решетки за железныи,
А на тыя на ка́зени на смертныи.
Не на мало поры-времени — на три́ году,
На́ три году й на три месяца,
Чтобы не был жив дородний добрый молодец.
У ласкового князя у Владимира
А любимая была дочка одинакая,
Она видит — дело есть нехорошее:
Посади́ли дородня й добра молодца
А на тыя погребы глубокии,
А на тыи ль ледники холодныи,
А за тыи за решетки железныи,
А на тыя на ка́зени на смертныи,
Не на мало поры-времени — на три́ году,
На́ три году й на три месяца,
А который бы дородний добрый молодец
Постоять бы мог за веру й за отечество,
Сохранить бы мог да й стольней Киев-град,
А сберечь бы мог бы церквы божии,
А сберечь бы мог князя́ Владимира.
Она сделала ключи поддельныи,
Положила люде́й да й потае́нныих,
А снесла о́на й ествушки саха́рныи,
Да й снесла о́на питьвица медьвяныи,
Да й перинушки-подушечки пуховыи,
А одьялышки снесла теплыи,
На себя она шубоньку ведь ю куньею,
Сапоженки на ноженки сафьянныи,
На головушку ша́пку соболиную,
В полону́ сидит дородний добрый молодец,
В полону́ сидит да й под обидою,
Он не старится да й лучше ставится.
А тут в ту ль пору, в тое ль времячко
Да й на тот на славный стольний Киев-град,
Воспылал собака ли царь Ка́лина.
Посылает он посла да й в стольней Киев-град,
Пословесно собака он наказывал,
Говорит-то й собака таковы слова:
— Поезжай-ка, мой посланник, в стольный Киев-град,
Заезжай-ка к князю й на широкий двор,
Станови коня ты богатырьского,
Выходи на матушку й сыру землю,
Ты й спускай коня на двор да й не привязывай,
Ты иди в палату белокаменну,
На пяту ты дверь да й поразмахивай,
Не за́пирай дверей в палату белокаменну,
Не снимай-ка кивера ты со головушки,
Не клади креста́ да й по-писа́нному,
Не веди поклонов по-ученому,
А ты князю Владимиру й не кланяйся,
Яго всем князьям да й подколенныим.
Положи-тка грамоту на зо́лот стол,
Пословесно князю выговаривай:
«Ты Владимир-князь да й стольне-киевский,
А очисти-тка ты улицы стрелецкии,
Все широ́ки дво́ры княженецкии,
А наставь-ка ты хмельни́х напиточёк,
Чтобы бочечка о бочечку й частехонько,
А частехонько были, близехонько,
Чтобы было б где стоя́ть собаке царю Ка́лине
Со своима й войсками со великима».
Тут поезжа́ет посланник в стольней Киев-град,
Он садился молодец да на добра́ коня,
Приезжал во славный стольней Киев-град,
Заезжал ко князю й на широкий двор,
Становил коня да й богатырьского,
Выходил на матушку й сыру́ землю́,
Он спускал коня во двор да й не привязывал,
Скоро шел в палату белокаменну,
На пяту он дверь да й поразмахивал,
Не запира́л дверей в палату белокаменну,
Не снимал он кивера да й со головушки,
Не кладет креста он по-писа́нному,
Не ведет поклонов по-уче́ному,
А он князю Владимиру й не кланялся,
Яго всем князьям да й подколенныим,
Положил он грамоту й на зо́лот стол,
Пословесно князю й выговаривал:
— Ты Владимир-князь да й стольне-киевский,
А очисти-тка ты улицы стрелецкии,
Все широ́ки дво́ры княженецкии,
А наставь-ка ты хмельни́х напиточёк,
Чтобы бочечка о бочечку й частехонько,
А частехонько было, близехонько,
Чтобы было б где стоять собаке царю Ка́лине
Со своима й войсками со великими
Тут Владимир-князь да й стольне-киевский
А садился князь Владимир на ременчат стул,
А писал он грамоту й посыльнию
А тому ль собаки царю Ка́лины,
А просил он строку поры-времени,
Не на мало поры-времени — на три́ году,
На́ три го́ду и на три месяца:
— Ай же ты, собака ли царь Ка́лина
А дай-ка мни сроку поры-времени
Не на мало поры-времени — на три́ году,
Приочистить улицы стрелецкия,
Все широ́ки дво́ры княженецкии,
А наставить хмельны́х напиточек,
Чтобы бочечка о бочечку частехонько,
А частехонько были, близехонько,
Чтобы было б где стоять собаке царю Ка́лине,
Со своима й войсками со великима.
Подает он грамоту послу да й во белы́ руки,
Тут пошел посланник на широкий двор,
А садился посланник на добра́ коня,
Приезжал посланник к собаке царю Ка́лине,
Подавает он грамоту посыльнию
А тому ль собаке царю Ка́лины.
Етот собака ли царь Ка́лина
Прочитал он грамоту й посыльнию
От того ль от князя й от Владимира,
А дает он яму строку поры-времени,
Не на мало поры-времени — на три́ году,
На́ три году й на́ три месяца —
Приочистить улицки стрелецкии,
Все широ́ки дво́ры княженецкии,
А наставить хмельны́х напиточек,
Чтобы бочечка о бочечку й частехонько
А частехонько были, близехонько,
Чтобы было б где стоять собаке царю Ка́лине
Со своима й войсками со великима.
Да й прошло тут времячки по год поры,
Да й прошло тут времени по два́ году,
Да й прошло тут времени по три́ году,
Ведь по три́ году й по́ три месяца.
Тут докла́дуют ко князю ко Владимиру:
— Ты Владимир-князь да й стольне-киевский,
Ты сидишь во тереме златом верьхи,
А ты ешь да й пьешь да й прохлаждаешься,
Над собой невзгодушки не ведаешь.
А ведь твой-то славный стольней Киев-град
В полону́ стоит да й под обидою, —
Обошла его литва поганая
А того ль собаки царя Ка́лины,
Он хочет черных мужичков твоих повырубить,
Хочет божья церквы все на дым спустить,
А тебя, князя́ Владимира, в полон-то взять
Со Опраксией да королевишной.
А в полон-то взять да й голову́ срубить.
Прикручинился Владимир, припечалился,
Он ходил по горенке столовоей,
Да й погуливал о столики дубовыи,
Да й рони́л Владимир горючи́ слезы.
Говорил Владимир таковы слова:
— А я глупость сделал князь да стольне-киевский —
Засадил дородня й добра молодца,
Старого коза́ка Илью Муромца
А на тыя погребы глубокии,
А на тыи ледники холодныи,
А за тыя ль решетки за железныи,
Не на мало поры-времени — на три́ году,
На́ три году й на́ три месяца,
А который бы дородней добрый молодец
По́стоя́ть бы мог за веру й за отечество,
Сохранить бы мог наш Киев-град,
А сберечь бы мог он церквы божии,
Да й сберечь бы мог меня, князя́ Владимира.
Тут у славного у князя й у Владимира
А любима й была дочь одинакая,
Говорит она да й таковы слова:
— Ай же, батюшка да й ты Владимир-князь,
А прости-ка ты й меня в вины великоей,
А я сделала ключи поддельныи,
Положи́ла людей потае́нныих
На тыи погребы глубокии,
Да й снесли-та й ествушки саха́рнии.
Да й снесли-та й питьвица медьвяныи.
Да й перинушки-подушечки пуховыи,
Одеялушки снесли да й теплыи,
А сапоженки на ноженки сафьянныи,
На себя снесли да й кунью шубоньку,
А шапку на головушку й соболиную
А тому ль дородню добру молодцу,
Старому коза́ку Илье Муромцу.
Он есть жив бога́тырь святорусскии,
В полону́ сидит да й под обидою,
Он не старится да й лучше ставится.
Тут Владимир-князь да й стольне-киевский
А берет Владимир золоты ключи,
А идет на погребы й глубокии,
Отмыкает погребы глубокии,
Усмотрел он дородня добра молодца,
Старого коза́ка Илью Муромца.
На себе у него́ да й кунья шубонька,
А сапоженьки на ноженьках сафьянныи,
На головке шапка соболиная,
Да й перинушки-подушечки пуховыи,
А одьялышки да й еще теплыи,
Перед ним стоит ествушка саха́рнии,
Перед ним сто́ит питьвицо медвяныи,
В полону́ сидит бога́тырь святорусськии,
Он не старится, да й лучше ставится.
Тут Владимир-князь да й стольне-киевский,
Он берет ёго й за ручушки за белыи,
Да й за перстни брал да й за злаче́ныи,
Целова́л во уста́ да й во саха́рнии,
Да й повел его в палату белокаменну,
Приводил его в палату белокаменну.
Да й во горенку он во столовую,
Да й садил за столики дубовыи,
За тыи за скамеечки окольнии,
Да й кормил я́го ествушкой саха́рноей,
Да й поил я́го питьвицем медьвяныим,
Говорит Владимир таковы слова:
— Ай же, старый козак ты Илья Муромец,
Ты прости меня в вины великоей,
На меня ты, князя, ведь не гневайся,
А постой-ка ты за веру й за отечество,
Да й за тот за славный стольней Киев-град,
Да й за тыя ль за церквы да й за божии,
За меня, за князя за Владимира:
Наш ведь Киев-град да й в полону́ стоит,
В полону́ стоит да й под обидою —
Обошла ведь его литва поганая
А того ль собаки царя Ка́лины,
Хочет черных мужичков он всех повырубить,
Хочет божьия церквы все на дым спустить,
А меня, князя Владимира, в полон возьмет
Со Опраксией да й королевишной.
Так тут старый козак да Илья Муромец
Он поел тут ествушёк саха́рниих,
Да й попил тут питьвицов медьвяныих,
Выходил за столиков дубовыих,
Да й за тых скамеечек окольныих,
Выходил на славный на широкий двор,
Да й на тот на славный стольне Киев-град,
Он ходил-гулял по городу по Киеву,
Цельный день гулял с утра й до вечера,
Заходил в свою палату й белокаменну,
Да й во тую ль горенку столовую,
Он садился к столику дубовому,
А за тыи скамеечки окольныи,
Он поел тут ествушки саха́рноей,
Да й попил он питьвицов медьвяныих,
Спать ложился й на кроваточку тесовую,
Да й на тую ль на перинушку пуховую,
А поутрушку вставал ранёшенько,
Умывался он да до белёшенька,
Одевался он да й хорошёхонько,
Он одел одёжу драгоценную,
А снарядную одёжицу опальную,
Манишечки-рубашечки шелко́выи,
Да й берет свой ту́гой лук разрывчатой,
А набрал он много стрелочек каленыих,
А берет свою он саблю вострую,
Свое вострое копье да й муржамецкое,
Выходил мо́лодец тут на широкий двор,
Заходил он в конюшню во стоялую,
А берет тут молодец добра коня,
А берет коня за поводы шелко́выи,
Яго добрый конь да й богатырскии,
Не в приме́р лучше он выпоен да й выкормлен
У его ли паробка любимого.
Говорит тут старый козак Илья Муромец:
— Ай же, верный мой слуга ты неизменныи,
Я люблю тебя за то и жалую,
Что кормил, поил ты моего добра́ коня.
Он берет коня за поводы й шелко́выи,
Выводил коня да й на широкий двор,
Становил коня он посреди двора,
Стал добра ко́ня мо́лодец заседлывать,
Он заседлывал коня да й закольчуживал,
Сади́лся молоде́ц да й на добра́ коня,
Да й поехал молодец и с широка́ двора,
С широка́ двора в раздольице чисто́ полё,
Подъезжал ко рать-силы великоей.
Он вскочил на гору й на высокую,
Посмотрел на все четыре на сторонушки,
Он не мог на́смотре́ть конца́ й краю́ силы́ тата́рскоей.
А скрозь пару-та ведь лошадиного,
Да скрозь того пару человечьего
Да й не может пропекать да й красно солнышко,
Ото ржания да й лошадиного
А от покриков да й человечецких
Ужахается сердечко й молодецкое.
А тут старый козак Илья Муромец
Он спускался с той горы высокоей,
Он тут ехал по раздольицу й чисту́ полю
А об этую рать-силу́ великую.
А скочил на ету гору на высокую,
Посмотрел на все четыре на сторонушки,
Он не смог на́смотре́ть конца́ й краю́ силы́ татарскоей;
От того ли пару лошадиного,
Скрозь того пару человечьего
Не может пропекать да й красно солнышко.
Ото ржания да й лошадиного,
От покриков да й человечецких
Ужахается сердечко й молодецкое.
Старый козак Илья Муромец
Он спускался с той горы высокоей,
Он тут ехал по раздольицу й чисту́ полю,
А об эту рать-силу́ великую,
Да й скочил на гору й на высокую,
Посмотрел на все четыре й на сторонушки,
Посмотрел он в восточную сторонушку, —
А во той восточноей сторонушки,
Во славноем во раздольице чисто́м поли
Стоят добры кони богатырски
У того ль они да й у бела́ шатра,
Оны зоблют пшеницу белоярову.
Так тут старый козак да Илья Муромец
Он спускался с той горы высокоей
А поехал в восточную сторонушку
Ко тому он да й ко белу́ шатру.
Приезжал молодец тут ко белу́ шатру,
Становил коня он богатырского,
Выходил на матушку й сыру́ землю,
Принакинул ко́ню й поводы шелко́выи,
Он спустил коня к поло́тну белому.
Яго й добрый конь да й богатырски
Смелой грудью шел к поло́тну белому,
А все добрыя кони расскочилиси.
Говорит старый козак тут Илья Муромец:
— А ведь верно есть еще й во бело́м шатри
А мне-то есть еще божья́ помочь.
Тут старый козак Илья Муромец
Заходил тут он да й во бело́й шатер,
А во том во славном во бело́м шатри
А его крестовый еще й батюшка,
А Сампсон-то и есть да и Самойлович
Со своей дружинушкой хоро́броей,
Он садится хлеба-соли кушати.
Говорит Самсон да й таковы слова:
— Ай же, крестничек да ты любимый мой,
Старый козак да Илья Муромец,
А садись-ка с намы за единый стол,
А поешь-ка ествушки саха́рнеей,
Ты попей-ка питьвицов медьвяныих.
А тут старый козак да Илья Муромец
А садился молодец тут за единый стол,
Да й поел он ествушек саха́рниих,
Да й попил он питьвицов медьвяныих.
Тут удалыя дородни добры молодцы
А ложатся спать да й во бело́м шатри.
Говорит Илья тут таковы слова:
— Ай же ты, крестовый ты мой батюшка,
А Сампсон же ты да и Самойлович!
А вы вся дружинушка хоробрая,
Вот седлайте-тка ко́ней богатырьскиих,
Да й поедемтя в раздольице в чисто́ поле,
Постоимтя за веру й за отечество,
Сохранимте мы да й стольний Киев-град,
Сохранимте мы да й церквы божии,
Сберегёмте мы князя й Владимира.
Говорит тут Самсон еще й Самойлович:
— Ай же ты, любимыи мой крестничек,
Старый козак да Илья Муромец,
А не будем мы коней седлать,
Не поедем в раздольице й чисто́ полё
В поле биться, больно й раниться,
А на тыи на удары й на тяжелыи,
А на тыи ль побоища на смёртныи:
Много есть у князя й у Владимира,
Много есть господ да и бояринов,
Он их ко́рмит, пои́т, да он их жалуёт,
Ничего ведь мы от князя й не предвидели.
Так тут старый козак да Илья Муромец
Он ведь бьет челом еще-й на дру́гой раз,
Говорит тут молодец он таковы слова:
— Ай же ты, крестовый ты мой батюшка,
А Самсон же ты да и Самойлович,
А вы вся дружинушка хоробрая.
А седлайте-тка ко́ней богатырьскиих,
Да й поедемтя в раздольице в чисто́ поле,
Постоимтя за веру й за отечество,
Сохранимте мы да й стольний Киев-град,
Сохранимте мы да й церквы божии,
Сберегёмте мы князя й Владимира.
Говорит тут Самсон еще й Самойлович:
— Ай же ты, любимыи мой крестничек,
Старый козак да Илья Муромец,
А не будем мы коней седлать,
Не поедем в раздольице й чисто́ полё,
В поле биться, больно й раниться,
А на тыи на удары й на тяжелыи,
А на тыи ль побоища на смёртныи:
Много есть у князя й у Владимира,
Много есть господ да и бояринов,
Он их ко́рмит, пои́т да и жалуёт,
Ничего ведь мы от князя й не предвидели.
Старый козак да Илья Муромец
А он бьет челом еще й по третий раз,
Говорит молодец да й таковы слова:
— Ай же ты, крестовый мой батюшка,
А Самсон же ты да и Самойлович,
А седлай-тка ко́ней богатырьских,
Мы поедемте в раздольице чисто́ полё,
Постоимте за веру за отечество.
Сохранимте вы да й церквы божии,
Сберегёмте вы князя́ Владимира.
Так тут все молодцы́ на спокой легли.
А старый козак Илья да Муромец
Выходил молодец да из бела́ шатра,
Да й садился молодец тут на добра́ коня,
А выехал в раздольице й чисто́ полё
Да й ко той ли рать-силе ко великоей.
Подъезжал он ко рать-силе ко великоей,
Он просил себе тут бога на́ помочь,
Да й пречистую пресвятую богородицу,
Препускал коня он богатырьского
На етую на рать-силу великую.
А он стал как силы с крайчика потаптывать,
Как куда проедет — па́дёт улицмы,
Перевёрнется — дак переулкамы.
Яго добрый конь тут богатырьскии
Взлепетал язы́ком человечецким:
— Ай же, старый ты козак да Илья Муромец,
Напускаешь ты на рать-силу й великую,
А ведь сила есть тут очинь сильняя,
А ведь воины-то есть могучии,
Поляницы есть ведь разудалыи;
Есть три по́дкопа подко́паны глубокиих,
Я прогрязну в первы ямы-по́дкопы глубокии,
Я оттуда с по́дкопов повыскочу,
А тебя Илью й Муромца повыздыну;
Я прогрязну в други ямы-по́дкопы глубокии,
А я с дру́гих ям-то ведь повыскочу,
А тебя Илью Муромца й повыздыну;
Я й прогрязну в третьи ямы-по́дкопы глубокии,
Я ведь с третьих ям да как-нибудь повыскочу,
А тебя Ильи Муромца не выздыну.
Разгорелося сердце й у бога́тыря
А у старого ль коза́ка Ильи Муромца,
Говорит тут он да й таковы слова:
— Ах ты волчья сыть да й травяной мешок,
Ты оставить хочешь в ямах во глубокиих!
Он берет тут в руки плеточку шелко́вую,
Он тут бил коня да й по тучно́й бедры,
Перьвый раз он бил коня между ушей,
Дру́гой раз он между ноги между заднии,
А давал удары всё тяжелыи.
Яго й добрый конь тут богатырскии
По чисту́ полю он стал поскакивать,
Не в пример он зло поехал по чисту́ полю.
Он прогрязнул в перьвы ямы-по́дкопы глубокии,
А он с перьвых ям еще й повыскочил
Да й коза́ка Илью Муромца й повыздынул.
Он прогрязнул в други ямы-по́дкопы глубокии,
А он с дру́гих ям еще й повыскочил
Да й коза́ка Илью Муромца повыздынул.
Он прогрязнул в третьи ямы-по́дкопы глубокии,
С третьих ям конь еще й повыскочил,
А коза́ка Ильи Муромца й не выздынул,
Он свернулся с седелышка черкальского,
А упал в ямы-по́дкопы глубокии.
Не могли захватить коня й татарова.
Тут напа́дали татарова й поганыи
На того ль дородня добра молодца,
Да й сковали Ильи да й ножки резвыи,
Да й связали Ильи да ручки белыи,
Да й хотели срубить буйну й головушку.
Говорят тут татарова й поганыи:
— Не рубите-как ему буйно́й головушки,
Это есть бога́тырь святорусськии.
Вы сведемте его к собаки царю Ка́лину,
Что он знает — над ним дак то пусть и делаёт.
Повели тут дородня добра молодца
А к тому собаке царю Калину.
Приводили к собаке царю Калину
А вот оне да и во бел шатер.
Говорит собака ли царь Ка́лина:
— Ай же ты, стерьва й молодой щенок,
Напускаешь ты й на рать-силу великую,
А ведь сила есть тут очень сильняя,
Воины ведь есть могучии,
Поляницы есть ведь разудалыи,
Есть три по́дкопа подкопаны глубокии,
Ай же, старый ты козак да Илья Муромец,
Не служи-ка ты князю ведь Владимиру,
Ничего ведь вы от князя не предвидите,
А служи ты мне, собаке царю Ка́лины,
Положу я те́бе ествушку й саха́рнию,
Положу я те́бе питьвица медьвяныи,
Я дарить буду й да́ры драгоценныи.
Говорит собака ли царь Ка́лина:
— А раскуйте-ка Ильи вы ножки резвыи,
Развяжите-ка Ильи да ручки белыи.
Расковали Ильи да ножки резвыи,
Развязали Ильи да ручки белыи,
Старый козак тут Илья Муромец
А вставал мо́лодец на резвы́ ноги,
Говорит тут он да й таковы слова:
— Ай же ты, собака ли царь Ка́лина,
Не могу я служить тебе, собаке царю Ка́лины,
У меня сделаны за́поведи вели́кии,
Что служить мне князю-то Владимиру,
Сохранить мне надо стольний Киев-град,
Сберегать я й буду церквы божии,
Сохранять буду́ веру православную,
Сберегать буду́ князя́ Владимира.
Так тут старый козак Илья Муромец
Повернулся он тут в шатри белоем
Да й пошел в раздольице в чисто́ полё.
Говорит собака ли царь Ка́лина:
— Ай же, мои вы слуги верныи,
Вы скуйте-ка Ильи да й ножки резвыи,
Вы свяжитя Ильи да й ручки белыи.
Тут напа́дали татарова поганыи
На того ль коза́ка Илью Муромца,
А тут старый козак да Илья Муромец
Он схватил татарина как за ноги,
Он как стал татарином помахивать,
Он тут стал татар да й поколачивать,
А татары от него да й стали бегати.
А он бросил татарина тут в сторону
Да й пошел в раздольице й чисто́ полё.
Пригодились быть при себе свистки да й богатырскии,
Засвистал в свистки он богатырскии —
Яго добрый конь тут богатырски
Прибежал он из чиста́ поля
А со всею сбруей богатырскоей.
А тут старый козак да Илья Муромец
Он берет коня за поводы шелко́выи,
Садился молодец тут на добра́ коня,
Да й поехал по раздольицу й чисту́ полю.
Он вскочил на гору й на высокую,
Посмотрел в восточную сторонушку, —
А во той восточноей сторонушки
А стоят кони богатырски
У того ли они да й у бела́ шатра,
Они зоблют пшеницу белоярову.
Так тут старый козак да Илья Муромец
Выходил на матушку й сыру землю,
Скоро й ту́гой лук разрывчатой отсте́гивал
От правого ль стремечки булатнего,
Натянул тетивочку шелковую,
Наложил он стрелочку каленую,
Говорил Илья да й таковы слова:
— Ты просвистни, моя стрелочка й каленая,
А во славное раздольице чисто́ полё,
А пади-ка ты да й в етот бел шатер,
А ты выхвати крышку со бела́ шатра,
Да й пади Самсону на белы́ груди,
Выхвати цапеньку й немалую,
А немалую цапенку невреди́мую.
Да й спустил он тетивочку шелко́вую
А во ету стрелочку каленую.
Тут просви́стнула я́го стрелочка каленая
А во ето славныи во бело́й шатер,
Она й выхватила крышку со бела́ шатра,
Она пала Самсону на белы́ груди.
У того ль Самсона у бога́тыря
Пригодился быть да крест на вороти,
Крест на вороти да й ровно три́ пуда.
Пробудился он от звону от крестового,
Да й вскочил Самсон тут на резвы́ ноги,
Говорит Самсон тут таковы слова:
— Ай же, мои братьица крестовыи,
Вы бога́тыри да святорусскии,
Вы вставайте, братцы, на резвы́ ноги.
Да й седлайте ко́ней богатырскиих:
Прилетели нам гостинички-подарочки
От моего́ крестничка любимого,
А от старого коза́ка Ильи Муромца,
А его ведь стрелочка каленая
Выхватила крышку й со бела́ шатра,
А па́ла мне́ да й на белы́ груди.
Вы поедемтя в раздольице в чисто́ поле,
Постоимтя за веру за отечество,
Верно мало ему в поле можется,
Сохранимте мы да стольний Киев-град,
Сохранимте мы да й церквы божии,
Сберегёмте мы князя й Владимира.
Тут удалыя дородни добры молодцы
Оседлали ко́ней богатырскиих,
А садились на ко́ней богатырскиих,
А поехали в раздольице й чисто́ поле,
А ко етой ко рать-силе великоей.
А стары́й козак тут Илья Муромец
Он тут смотрит с горы высокоей,
А куда поедут ети двенадцать да й бога́тырей —
А ко рать ли силе ко великоей,
Аль во то́е во раздольице чисто́ полё.
Тут поехали двенадцать-та й бога́тырей
А ко той ли рать-силе да й великоей.
А тут старый козак да Илья Муромец
Он поехал наперелуч тринадцатый.
Оны съехались тут, поздоровались,
Становили добрых ко́ней богатырскиих,
Оны делали сговор между собой,
Как же им побить литва поганая.
Говорит старый козак да Илья Муромец:
— Ай же, мои братьица крестовыи,
Вы бога́тыри да святорусскии,
А ведь сила есть тут очень сильная,
А ведь воины тут есть могучии,
Поляни́цы тут есть разудалыи.
Есть три по́дкопа подкопаны глубокии.
Тут удалыи́ дородни добры молодцы
А просили себе да й бога на́ помочь,
Пречистую пресвятую богородицу.
Припускали до́брых ко́ней богатырскиих
А на етую на рать-силу великую,
Стали силы с крайчика й потаптывать.
А куда поедут — па́дёт улицмы,
Перевернётся — дак переулкамы.
Оны вытоптали силушку, повы́кололи,
А того ль собаку царя Ка́лину
А оне его да ведь и в пле́н брали́.
Говорят удалы добры молодцы:
— А отрубимтя собаке буйну й голову.
Говорит стары́й козак да Илья Муромец:
— Ай же, моя братьица крестовыи,
Вы бога́тыри да й святорусскии.
Не рубите ему бу́йноей головушки,
А свеземте яго да й во стольний Киев-град
А ко ласковому князю ко Владимиру,
Что он знает над ним, так то пусть делает.
Привозили тут собаку Калина
А во тот во стольний Киев-град
А ко ласковому князю ко Владимиру.
Говорят удалы добры молодцы:
— Ты Владимир да й князь стольне-киевский.
Привезли тиби царя Ка́лину,
Что ты знаешь над ним, да то и сделаешь,
А яго мы рать-силу великую
Мы разбили в раздолице чисто́м поли.
Говорит тут князь Владимир таковы слова:
— Благодарствуй вас, могучии бога́тыри,
Что стояли вы за славный стольний Киев-град.
Охраняли да й церквы божии,
Сберегли меня, князя Владимира.
А того собаку царя Ка́лину
Отпустил во славну во темну́ Орду.
Да и тым былиночка й покончилась.
(Записано 3-4 марта 1921 года В. Н. Всеволодским-Гернгроссом в Петрограде.)
Былины Ивана Герасимовича Рябинина-Андреева. Подготовка текстов и примечания А. М. Астаховой. Статьи А. М. Астаховой и В. Н. Всеволодского-Гернгросса. Петрозаводск, 1948.