В стольном городе во Киеве,
У ласкова князя у Владимира
Собиралось пированьице, почестен пир,
На многих князей, на бояр.
На русскиих могучиих богатырей
И на всю паленицу удалую.
Красное-то солнышко навечере,
Почестен пир идет навеселе.
За тыма столамы за дубовыма сидело две вдовы:
Первая вдова — честно-Блудова жена,
А другая вдова — Часова́я жена.
Честная вдова честно-Блудова жена
Наливала она чару зелена вина,
Подносила к честныя вдовы Часовой жены,
Говорила-то она таковы слова:
— Ах ты, честная вдова, Часовая жена,
Станем мы есть-пить в одном месте,
Станем с тобой родню творить:
Как у меня есть чадо любимое
Молодой Хотёнышка Блудович,
У тебя есть дочушка Офимьюшка.
Эта зла баба зубатая, Часовая жена,
Она чарочки зелена вина не выпила,
По ясны очи ей чарочку вылила:
— А как твой был мужище-то Блудище,
А сынище-то твой уродище:
Он ходит по городу — уродует,
Ищет-то упалого зерничка,
А чем бы ему голова пропитать.
А моя-то дочушка Офимьюшка,
Сидит она во тереме высокоем,
Сидит-то она ровно двадцать лет:
На ню буйные ветрышки не веяли,
На ню красное солнышко не пекло.
Още есть у меня двенадцать сыновей;
Оны ездят во чистом поле, полякуют,
Хочут-то поймать молода Хотёнушка:
Захочу — его при себе держу,
Захочу — его под барина отдам.
Честная вдова честно-Блудова жена
Со честна пира пошла невесела,
Закручинилась она, запечалилась,
Ясны очи утопила во сыру землю.
Из того из терема высокого
Выходил ей встрету млад Хотёнушко,
Говорил-то Хотён таковы слова:
— Ай же ты, государыня моя матушка!
Что ты со честна пира идешь невесела,
Закручинившись идешь, запечалившись?
Или чарочкой тебя приобнесли,
Али место на пиру было не по́люби,
Али пьяница-дурак насмеялся ти?
Говорила вдова таковы слова:
— Ай же ты, свет мое чадо милое,
Молодой Хотён честно-Блудов сын!
Чаркой меня не приобнесли,
А и место на пиру было по́люби,
И пьяница-дурак не насмеялся мне,
Насмеялась мне Часовая жена.
Наливала я чарочку зелена вина,
Подносила ко той вдовы, Часовой жены,
Говорила ей таковы слова:
«Ах ты, честная вдова, Часовая жена!
Станем мы есть-пить в одном месте,
Станем мы с тобой родню творить:
Как у меня есть чадо любимое,
Молодой Хотенушко Блудович,
У тебя есть дочушка Офимьюшка.»
Честная вдова, Часовая жена,
Она чарочки зелена вина не выпила,
Во ясны очи чарочку вылила,
Говорила сама таковы слова:
«А как твой был мужище-то Блудище,
А сынище-то твой уродище:
Он ходит по городу — уродует,
Ищет-то упалого зерненка,
А чем бы ему голова пропитать.
А моя-то дочьюшка Офимьюшка,
Сидит она во тереме высокоем,
Сидит-то она ровно двадцать лет:
На ню буйные ветрышки не веяли,
На ню красное солнышко не пекло.
Още есть у меня двенадцать сыновей,
Оны ездят во чистом поле — полякуют,
Хочут-то поймать молода Хотёнушка:
Захочу — его при себе держу,
Захочу — его под барина отдам.»
Говорил Хотен честно-Блудов сын:
— Ай же ты, государыня моя матушка,
Не пустым ли она похваляется?
Взял-то матушку за белы руки,
Привел ю во поселышко вдовиное,
Сам седлал добра коня богатырского,
Брал с собой служку Панюточку,
И поехал во раздольице чисто поле.
Уснул Хотён во крепкий сон,
Сам наказывал служке Панюточке:
— Ты гляди, как поедут двенадцать братьицев родимыих,
Станут оны как призарыскивать,
Ты буди меня со крепка сна.
Как увидел Панюточка двенадцать братьицев родимыих,
Он садился на добра коня богатырского,
Поехал стрету тым братьицам родимыим:
Трех-то братьицев конем потоптал,
Трем-то братьицам голову срубил,
Шестерых-то братьицев во полон взял,
Приводил к Хотенышку Блудовичу,
А сам говорил таковы слова:
— Ай же ты, Хотен, честно-Блудов сын,
Ты вставай-ка со крепка сна:
Я сработал-то твою работушку.
Говорил Хотён честно-Блудов сын:
— Не свою ты работушку работаешь:
Ты столько знай щи-каша варить,
Щи-каша варить, да меня кормить.
Садились оны на добрых коней,
Повезли шестерых Часовых сыновей
И приехали-то к ней поселышку,
Ко ея палатам белокаменным.
Он ударил по вереям по булатныим
И вскричал громкиим голосом:
— Ах ты, зла баба зубатая!
Отдавай-ка дочушку Офимьюшку;
Захочу — Офимью за себя возьму,
Захочу — Офимью за служку отдам за Панюточку.
А возьми-ка на выкуп своих детушек:
Первую мису наклади злата-серебра,
Другую мису скатна жемчуга,
Третью мису каменья драгоценного.
Как тая злая баба зубатая
Накладала мису злата-серебра,
Другую мису скатна жемчуга,
Третью мису каменья драгоценного,
Приносила-то ко солнышку ко Владимиру,
Говорила сама таковы слова:
— Ай же ты, солнышко Владимир стольнокиевский!
Ты прими-ка даровья драгоценные,
Дай-ка мне силушки шесть полков
Поймать молода Хотёна честно-Блудова.
Владимир князь стольнокиевский
Принимал даровья драгоценные,
Давал ей силушки шесть полков.
И пошли оны воевать со Хотёнкою.
А попал Хотён честно-Блудов сын
Со своим со служкою с Панюточкой
На тыи полки па княженецкие,
Вскричал-то он громким голосом
— Ай же ты, силушка княженецкая!
Вы свяжитесь на кушачики шелковые по десяточку,
Воротись-ка ко князю ко Владимиру,
Кричите-тко сами во всю голову:
«Ай же ты, Владимир стольнокиевский!
Как твоя-то силушка полонена —
Полонил-то млад Хотён честно-Блудов сын!»
Молодой Хотён честно-Блудов сын
Приезжал к тому поселушку ко вдовиному,
Скричал-то громкиим голосом:
Все околенки хрустальны порассыпались,
Все полочки дубовые повыдались,
Все маковки на терему повыломались.
Молода-то Офимьица, Часовая дочь,
Сидит она...
Не может приопомниться от того покрику богатырского.
Этая злая баба зубатая, Часовая жена,
Накладала мису злата-серебра,
Другую мису скатна жемчуга,
Третью мису каменья драгоценного,
Несла-то ко князю ко Владимиру:
— Ах ты солнышко, Владимир стольнокиевский!
Ты возьми-ка даровья драгоценные,
Назовись моей Офимыошке (с)родником,
Чтоб взял Хотён Офимью замуж за себя.
Призывал Владимир стольнокиевский
Молода Хотёна честно-Блудова,
Говорил Владимир таковы слова:
— Что же ты, Хотёнушка, честно-Блудов сын,
Над моей роденькой насмехаешься,
Над Офимьюшкой, ближнею племницей?
А возьми-ка Офимью замуж за себя.
Молодой Хотён-от догадается,
Он ставил копье долгомерное во сыру землю,
Сам говорил таковы слова:
— Ах ты солнышко, Владимир стольнокиевский!
Когда Офимья тебе ближняя племница,
Обсыпь-ко ты мое копье долгомерное
Златом-серебром, каменьем драгоценныим,
И давай-ко още города с пригородкамы,
Давай-ко села со приселкамы.
Солнышко Владимир пораздумался:
— Кто от беды откупается
А Владимир сам на беду накупается!
Обсыпал он копье-то долгомерное
Златом-серебром, каменьем драгоценныим,
И давал за ней города с пригородкамы
И давал още села со приселкамы,
Тут заводили оны пированьице-почестен пир,
Принимали со Офимьюшкой златы венцы.
(Записано П.Н.Рыбниковым в 1860г. от его первого сказителя Леонтия Богданова, крестьянина д. Середка на Б. Климецком острове, соседнем с Кижским островом (Заонежье))
Песни, собранные П. Н. Рыбниковым. Под ред. А. Е. Грузинского. 2-е изд. Т. I. M., 1909.