Во славном во городе во Киеве,
У ласкова кнезя у Владимера
Заводилось столо́ванье, цёстён пир.
Уж как вси на пиру-то напивалисе,
Ведь и вси на цёсно́м наедалисе,
Да и вси на цёсно́м приросхвастались.
А сидела на пиру да молода вдова,
Молода вдова да Блудова́ жона,
Да и нацяла Блудова́ жона у Цясовой свататьсе:
— Да отдай-ко-се ты Катеринушу Цясовисьню
За моёго Хотёнышка, сына Блудова.
А Цясовой жоны то не показалосе,
Да и говорила ей таковы слова:
— У тя мужа-та звали Блудишшом,
А сына-то зовут у тя уродишшом:
Тот ли по за́полям уродует
Да стрелят сорок-ворон за цюжим двором.
И взела она цяру зелена вина,
И ленула ей насупротив в ясны́ оци́,
Подмоцила ей шубу соболиную.
С того пира невесела Блудова жона,
Идет домой да не в корысти, не в радости.
Хотёнышко матушку стрецеёт:
— Што же ты, моя родна матушка,
Идешь домой да не в корысти, не в радости?
Али место те дали не по вотцины,
Али цярой тобя да о́бнесли,
Али пьенича-дурак не насмеялсе ли?
Отвецяла молода вдова Блудова жона:
— Место мне-ка дали по вотцины,
И цярой меня не о́бнесли,
И пьенича над мной не насмеялсе,
А сидела на цёсно́м пиру,
Насупротив сидела молода вдова,
Молода вдова да Цясова жона,
Ише я за тобя нацяла свататьсе
На той ли Катеринуши Цясовисьны.
Отвецяла молода Цясова жона:
«У тя мужа-та звали Блудишшом,
А сына-то зовут у тя уродишшом:
Тот ли по за́полям уродуёт,
Стрелят сорок-ворон да за цюжим двором».
И взела она цяру зелена вина,
Да ленула вином мне в ясны́ оци́,
И подмоцила шубу соболиную.
То Хотёнышку не показалосе.
Скоро шел он да на широкой двор,
Седлал-уздал да коня доброго,
Скоро он поехал во цисто́ полё.
Идет Хотён из циста́ поля́,
Голосом крицит да шляпой машот:
— Здраствуй-ко ты, тёшша гордливая,
Да здраствуй-ко ты, тёшша ломливая!
Стрецей-ко-се ты зетя уродишша,
Да тот ли по заполям уродуёт,
Стрелят сорок-ворон да за цюжим двором!
Как попёр молоде́ць дом копьем, тупым коньчом,
Да тот ли дом он по окнам снял.
Приходила молода вдова Цясова жона,
Говорила Катеринуши Цясовисьны:
— Што это, цядо мое милоё,
Кажись, не было в поли ни ветра, ни вехоря,
А каш-от дом ведь по окнам снят!
Отвецяла Катеринуша своёй матери:
— Ой ты, матушка моя ро́дная!
Из циста́ поля шел доброй мо́лодець,
Голосом крыцял да и шляпой махал,
А сам-от он да выговаривал:
«Здраствуй-ко ты, тёшша гордливая,
Да здраствуй-ко ты, тёшша ломливая!
Стрецей-ко-се ты зетя уродишша,
Да тот ли по заполям уродуёт,
Стрелят Сорок-ворон да за цюжим двором!»
Да попёр молодець дом копьем, тупым коньчом,
И дом-от он ведь по окнам снял,
А сам-от поехал во цисто́ полё.
Скоро-на́скоро вдова тут догадаласе,
Што дороднё-добрый молодець нехто другой,
Как Хотёнышко Блудов сын.
Ише скоря́ того пошла она к своим сынам, —
А у ей сыновьев было деветеро, —
Приносила им жалобу на Хотёныша:
— Ой же вы еси, сыны, добры мо́лодци!
Подьте да захватите сына Блудова,
Приведите его мне пред ясны́ оци́!
А ответ держат сыны, добры мо́лодци:
— Ой ты, наша ро́дна матушка!
Нам ведь у Хотёна взеть-то нецего!
Молодой вдовы то не показалосе:
— Кабы было у меня деветь зе́тевьев,
Дак оны бы меня послушались!
Да не стали тут добры мо́лодци
Отзыватьсе от своей ро́дной матери,
И поехали в нагон за Хотёнышком.
Спит Хотён во бело́м шатри́,
Спит он, спит да не пробудитсе.
Наезжали молодци да близь шатра,
Добры кони стоптали копытами громко-на́громко.
От того Хотён и пробужеитсе,
Да не долго Хотён тут срежеитсе,
Садилсе Хотён да на добра коня
И поехал к молодцям насупротив.
Троих молодцёв копьем сколол,
Да троих молодцёв конем стоптал,
Да ише троих к стремени́ привезал.
Скоро-наскоро поехал к Цясовой жоны,
И крыцял он гласом громкием:
— Здраствуй-ко-се ты, молода жона,
Молода жона, да Цясова жона!
Выкупай-ко ты своих добрых молодцёв:
Ведь троих я копьем сколол,
Да троих я конем стоптал,
Да ише троих к стремени́ привезал.
Коли выкупишь, дак живых спушшу,
А не выкупишь, дак смерти́ придам.
Тут молода вдова и спасаласе:
На тарелку клала золота,
Да на дру́гу скатна женьцюга,
А на третью — ширинку золоцёную,
И называла его зе́тём родныим
А сам поварацивал коня в цисто поле,
И отсек своему коню голову,
Выливал це́рево лошадиноё,
Залезал он сам в кони́ноё це́рево.
Прилетали ту два ворона,
Ворон старшие да ворон младшие.
А спрого́ворит-то ворон младшие:
— Бацько, нам бог обед послал!
А ответ дёржал ворон старшие:
— Нет, малой, тут обман ведь есь.
И нацял ворон младшой облетывать,
Нацял ворон покыркивать,
Да нацял и церево поклю́ивать.
Ухватил тут ворона́ Хотёнышко за ногу.
Тут и старой ворон заоблетывал,
Старой ворон запокыркивал,
Просит малого выпустить.
Отвецял Хотён таковы слова:
— Ой жо ты, ворон старшие!
Принеси-тко мне-ка воды жи́выя,
Да принеси-тко-се воды ме́ртвыя:
Втогды выпушшу вороненыша.
Полетел как ворон старшие
За тридевять земель, за тридевять морей,
За водою жи́вою да за водой мертвою,
И прилетел ворон с водой жи́вою,
Прилетел ворон с водой мертвою.
Отдал Хотёнышу во белы́ руки́:
Втогда спустил он ворона младшого.
Водой живою обрызгал коня мертвого —
И конь его нацял здрыгивать.
Водою мертвою стал обрызгивать —
Конь его стал уж на ноги.
И сел молодець на добра коня,
И поехал оживлять своих шурьяко́в,
Оживил ведь он своих шурьяков
И поехал к палаты белокамённой.
Стали социнеть свадьбу брасьную,
Собирались идти ко божии́м церквам
Принимать венчи да пресветлые,
Обруцетьсе перстнеми золоцёныма.
Так женилсе Хотён на Катеринуши,
Со того времени зацялсе поцестён пир.
(Записано учителем Онежского уездного училища А. Верещагиным в начале 50-х годов XIX в. в г. Онега, на Онежском берегу Белого моря)
Песни, собранные П. В. Киреевским, вып. 4, М., 1862.