Во стольнём-то городе во Киеви
Да у ласкова князя да у Владимера
У ёго было пированьё, да был поцесьён пир.
А-й было на пиру у ёго собрано:
Кнезья и бояра, купьци-гости торго́вы
И сильни-могуции богатыри
Да все поленици да приудалые.
Владимер-от князь ходит весёл-радочён,
По светлой-то грыдьни да он похаживат
Да сам из рецей да выговариват:
«Уж вы ой еси, князи да ноньце бояра,
Да все же купьци-гости торговые!
Вы не знаете ле где-ка да мне обрушници,
Обручници мне-ка да супротивници,
Супротивници мне-ка — да красной девици:
Красотой бы красна да ростом высока,
Лицё-то у ей да было б — белой снег,
Оци у ей — да быв у сокола,
Брови черны у ей — да быв два соболя,
А ресьницки у ей — да два цистых бобра?»
Тут и больш-от хороницьсе за средьнёго,
Да средьн-ёт хороницьсе за меньшого;
От меньших, сидят, — долго ответу нет.
А из-за того стола из-за средьнёго,
Из-за той же скамейки да белодубовой
Выстават тут удалой да доброй молодец,
А не про́велик детинушка, плецьми широк,
А по имени Добрынюшка Микитиць млад.
Выстават уж он да низко кланеицсэ,
Он и сам говорит да таково слово:
«Г̇осударь ты кнезь Владимер да стольне-киевской!
А позволь-ко-се мне-ка да слово молвити —
Не вели миня за слово скоро сказнить,
А скоро миня сказнить, скоре того повесити,
Не ссылай миня во сылоцьку во дальнюю,
Не сади во глубоки да тёмны подгрёбы!
У тя есь нонь двенаццэть да тюрём темныех;
У тя есь там сидит как потюрёмшицёк,
Потюрёмшицёк сидит есь — да доброй молодець,
А по имени Дунай да сын Ивановиць:
Уж он много бывал да по другим землям,
Уж он много служил да нонь многим царям,
А царям он служил, много царевицам,
Королям он служил да королевицам.
А не знат ле ведь он тибе обручницы,
А обручницы тибе да супротивници,
Супротивници тибе — да красной девици?»
Говорит тут кнезь Владимер да стольне-киевской:
«Уж вы слуги, мои слуги — да слуги верные!
Вы сходите-тко ведь ноньце да в темны подгрёбы,
Приведите вы Дуная сына Ивановиця».
Тут и скоро сходили да в тёмны подгрёбы,
Привели тут Дуная сына Ивановича.
Говорит тут кнезь Владимер да стольне-киевской:
«Уж ты ой еси, Дунай ты да сын Ивановиць!
Скажут, много ты бывал, Дунай, по всем землям,
Скажут, много живал, Дунай, по украинам,
Скажут, много ты служил, Дунай, многим царям,
А царям ты служил, много царевицам,
Королям ты служил да королевицам.
Ты не знашь ли ведь где-ка да мне обручници,
Обручници мне да супротивници,
Супротивници мне-ка — да красной девици?»
Говорит тут Дунай как да сын Ивановиць:
«Уж я где не бывал — да ноньце всё забыл:
Уж я долго сидел нонь да в те́мной те́мници».
Ище в та поре Владимер да стольне-киевской
Наливал ёму цяру да зелена вина,
А котора-де цяра — да полтара ведра;
Подносил он Дунаю сыну Ивановицю.
Принимал тут Дунай цяру да единой рукой,
Выпивал он ведь цяру да к едину духу;
Он и сам говорит да таково слово:
«Г̇осударь ты кнезь Владимер да стольне-киевьской!
Уж я много нонь жил, Дунай, по всем землям,
Уж я много нонь жил да по украинам,
Много служивал царям да я царевицам,
Много служивал королям я да королевицам.
Я уж жил-де-был в земли, да в земли в дальнее,
Я во дальней жил в Земли да Ляхови́ськое
Я у стремена у короля Данила сына Манойловица;
Я не много поры-времени — двенаццэть лет.
Ище есь у ёго да как две доцери.
А больша-та ведь доци — да то Настасея,
Ище та же Настасья да королевисьня;
Ище та же Настасья — да не твоя цёта,
Не твоя цёта Настасья и не тибе жона:
Ище зла полениця да приудалая.
А мала-та доци — да то Опраксея,
Ище та Опраксея да королевисьня;
Красотой она красива да ростом высока,
А лицё-то у ей — дак ровно белой снег,
У ей ягодьници — быв красные ма́зовици,
Ясны оци у ей — да быв у сокола,
Брови черны у ей — да быв два соболя,
А ресницки у ей — быв два цистых бобра;
Ище есь-де кого дак уж кнегиной назвать,
Ище есь-де кому да поклонитисе!»
Говорит тут кнезь Владимер да стольне-киевской:
«Уж ты ой, тихой Дунай да сын Ивановиць!
Послужи ты мне ноньце да верой-правдою;
Ты уж силы-то бери, да скольки тибе надобно, —
Поежджайте за Опраксеей да королеви[с]ьней.
А добром король даёт — дак вы и добром берите;
А добром-то не даст — берите силою,
А силою возьмите да бог̇атырьскою,
А грозою увезите да княженецькою!»
Говорит тихой Дунай да сын Ивановиць:
«Г̇осударь ты кнезь Владимер да стольне-киевьской!
Мне-ка силы твоей много не надобно —
Тольки дай ты мне старого казака,
А второго Добрыню сына Микитица:
Мы поедём за Опраксеей да королевисьней!»
То и будут богатыри на конюшин двор;
А седлали-уздали да коней добрыех,
И подвязывали седёлышка черкафские,
И подвязывали под[п]руги да шолку белого —
Двенаццэть под[п]руг да шолку белого,
Тринаццата под[п]руга церез хребетну кость:
«То не ради басы — да ради крепости,
А всё ради храбрости молодецькое
Да для-ради опору да бог̇атырьского:
Не оставил бы конь да во цистом поли,
Не заставил бы конь меня пешом ходить!»
Тут стоели-смотрели бояра со стены да городовое,
А смотрели поезку да бог̇атырьскую;
И не видели поезки да богатырьское,
А тольки они видели, как на коней садились;
Из города поехали не воротами —
Они церез ту стену да городовую,
А церез те башни да наугольние;
Тольки видели: в поли да курева стоит,
Курева-та стоит, да дым столбом валит.
Здраво стали они да полём цистыем;
Здраво стали они да реки быстрые;
Здраво стали они да в землю в дальнюю,
А во дальнюю Землю да в Ляховиськую,
А ко стремену ко королю ко красну крыльцю.
Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:
«Уж вы ой еси, два брата названые —
А старой казак да Илья Муромець,
А второй-де Добрынюшка Мекитиць млад!
Я пойду нонь к королю как на красно крыльцё,
Я зайду к королю нонь на новы сени,
Я зайду к королю как в светлу да светлицю;
А що не тихо, не гладко уцинитьсе с королем да на новых сенях —
Затопцю я во середы кирписьние;
Поежджайте вы по городу ляховиському,
Вы бейте тотаровей со старого,
А со старого бейте да вы до малого —
Не оставлейте на семяна тотарьские!»
Тут пошол тихой Дунай как на красно крыльцё —
Под им лисвёнки-ти да изгибаюцьсэ.
Заходил тихой Дунай да на новы сени;
Отворят он у грыдьни да широки двери;
Наперёд он ступат да ногой правою,
Позади он ступат да ногой левою;
Он крест-от кладёт как по-писаному,
Поклон-от ведёт он да по-уцёному;
Поклоняецьсе на все на цётыре да кругом стороны,
Он во-первы-то королю ляховиському:
«Уж ты здрастуёшь, стремян король Данило да сын Манойловиць!» —
«Уж ты здрастуёшь, тихой Дунай да сын Ивановиць!
Уж ты ко мне приехал да на пиры пировать,
Але ты ко мне приехал да нонь по-старому служить?..»
Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:
«Уж ты стремян король Данило да сын Манойловиць!
Ище я к тибе приехал да не пиры пировать,
Ище я к тибе приехал да не столы столовать,
Ище я к тибе приехал да не по-старому служить.
Мы уж ездим от стольнёго города от Киева,
Мы от ласкова князя да от Владимера;
Мы о добром дели ездим — да всё о сватосьви
На твоей на любимой да нонь на доцери,
На молодой Опраксеи да королевисьни.
Уж ты дашь, ли не дашь, или откажошь-то?»
Говорит стремян король Данило Манойловиць:
«У вас стольн-ёт ведь город — да быв холопской дом,
А кнезь-от Владимер — да быв холопищо, —
Я не дам нонь своей доцери любимое,
Молодой Опраксеи да королевисьни!»
Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:
«Уж ты ой, стремян король Данило да сын Манойловиць!
А добром ты даёшь — дак мы и добром возьмём,
А добром-то не дашь — дак возьмём силою,
А силой возьмём мы да бог̇атырьскою,
Грозой увезём мы да княженецькою!»
Пошол тут Дунай да вон из горёнки,
Он стукнул дверьми да в ободверины —
Ободверины-ти вон да обе вылетели,
Кирьписьни-ти пецьки да россыпалисе.
Выходил тут Дунай как да на новы сени,
Заревел-закрицел да громким голосом,
Затоптал он во середы кирьписьние:
«Уж вы ой еси, два брата названые!
Поежджайте вы по городу ляховиському,
Вы бейте тотаровьей со старого,
Со старого вы бейте да и до малого —
Не оставлейте на семена тотарьские!»
Сам пошол тихой Дунай тут да по новым сеням,
По новым сеням пошол да ко третьим дверям;
Он замки-ти срывал да будто пуговки.
Он дошол до Опраксеи да королевисьни:
Опраксеюшка сидит да ведь красеньця ткёт,
А ткёт она сидит да золоты красна.
Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:
«Уж ты ой, Опраксея да королевисьня!
Ты получше которо — дак нонь с собой возьми,
Ты похуже которо — да то ты здесь оставь;
Мы возьмём-увезём да тибя за кнезя,
А за кнезя да за Владимера!»
Говорит Опраксея да королевисьня:
«А нету у мня нонь да крыла правого,
А правого крылышка прави́льнёго:
А нету сестрици у мня родимое,
Молодой-де Настасьи да королевисьни —
Она-то бы с вами да приуправилась!..»
Ище в та поре Дунай тут да сын Ивановиць
Он брал Опраксею да за белы руки,
За ее́ же за перстни да за злаченые,
Повёл Опраксе́ю да во́н из го́рёнки.
Она будёт супротив как да дверей батюшковых —
А сама говорит да таково слово:
«Г̇осударь ты родитель да мой батюшко!
Ты пощо же миня нонь да не добром отдаёшь,
А не добром ты отдаёшь — да ведь уж силою;
Не из-за хлеба давашь ты да не из-за соли —
Со великого давашь ты да кроволитея?
Ище есь где ведь где ле да у других царей
А есь-де у их да ведь и доцери —
Всё из-за хлеба давают да из-за соли!»
Говорит тут король да ляховиськие:
«Уж ты тихой Дунай ты да сын Ивановиць!
Тя покорно-де просим хлеба-соли кушати!»
Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:
«На приездинах гостя не употчовал —
На поездинах гостя да не уцёстовать!»
Выходил тут Дунай да на красно крыльцо;
Он спускалса с Опраксеей да с королевисьней;
Садил-де он ей да на добра коня,
На добра коня садил да впереди себя.
Вопел он, крицел своим громким голосом:
«Вы ой еси, два брата названые!
Мы поидём же нонь да в стольне Киев-град!»
Тут поехали они да в стольне Киев-град.
А едут-де они да ведь цистым полём —
Церез дорогу тут лошадь да переехала,
А на ископытях у ей подпись подписана:
«Хто-де за мной в сугон погоницсэ —
А тому от миня да живому не быть!»
Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:
«Уж ты ой, старой казак ты да Илья Муромець!
Ты возьми у мня Опраксею да на своя коня,
На своя коня возьми ты да впереди себя:
А хоша ведь уж мне-ка ды живому не быть,
Не поступлюсь я поленици да на цистом поли!»
А сам он старику да наговариват:
«Уж ты ой, старой казак да Илья Муромець!
Ты ус цёсно довези до князя до Владимера
Ище ту Опраксею да королевисьню!»
А тут-то они да и розъехались;
Поехал Дунай за поленицею,
А бог̇атыри поехали в стольне Киев-град.
Он сустыг поленицю да на цистом поли.
А стали они да тут стрелетисе.
Как устре́лила полениця Дуная сына Ивановиця —
А выстрелила у ёго да она правой глаз.
А стрелял Дунай да поленицю опять —
А выстрелил ей да из седёлка вон
Тут и падала полениця да на сыру землю.
А на ту пору Дунаюшко ухватцив был:
Он и падал поленици да на белы груди,
Из-за налуцья выхватывал булатной нож,
Он хоцёт пороть да груди белые,
Он хоцёт смотреть да ретиво серьцё,
Он сам говорит да таково слово:
«Уж ты ой, полениця да приудалая!
Ты уж коёго города, коей земли,
Ты уж коее дальнее украины?
Тебя как, полениця, да именём зовут,
Тебя как звелицеют да из отецесьва?»
Лёжоцись полениця да на сырой земли,
А сама говорит да таково слово:
«Кабы я была у тя на белых грудях —
Не спросила бы не имени, не вотьцины,
Не отецесьва я, не молодецесьва:
Я бы скоро порола да груди белые,
Я бы скоро смотрела да ретиво серьцё!..»
Замахнулса тут Дунай да во второй након —
А застоялась у ёго да рука правая;
Он и сам говорит да таково слово:
«Уж ты ой, полениця да приудалая!
Ты уж ко́ёго города, кое́й земли,
Ты уж коее дальнее украины?
Тибя как, полениця, да именём зовут,
Тибя как зве[ли]цеют да из отецесьва?»
Лёжоцись полениця да на сырой земли,
А сама говорит да таково слово:
«Уж ты ой еси, тихой Дунай сын Ивановиць!
А помнишь ли ты але не помнишь ли?
Похожоно было с тобой, поежджоно
По тихим-то вёшным да всё по заводям;
А постреляно гусей у нас, белых лебедей,
Переперистых серых да малых утицей!»
Говорит тут тихой Дунай сын Иванович:
«А помню-супо́мню да я супа́мятую —
Похожоно было у нас с тобой, поежджоно,
На белых твоих грудях да приулёжано!..
Уж ты ой еси, Настасья да королевисьня!
Увезли ведь у вас мы нонь родну сёстру,
Ище ту Опраксею да королевисьню —
А за кнезя да за Владимера.
А поедём мы с тобой в стольне Киев-град!»
Тут поехали они как да в стольне Киев-град
А ко князю Владимеру на свадёбку.
А приехали они тут да в стольне Киев-град,
Пировали-столовали да они у князя.
Говорит тут ведь тих[о]й Дунай сын Ивановиць:
«Г̇осударь ты кнезь Владимер да стольне-киевской,
Ты позволь-ко-се мне-ка да слово молвити!
Хошь ты взял нонице меньшу сёстру —
Бласлови ты мне взеть ноньце большу сёстру,
Ише ту же Настасью да королевисьню!»
Говорит тут кнезь Владимер да стольне-киевьской:
«Тибе Бог бласловит, Дунай, женитисе!»
Весёлым-де пирком да то и свадёбкой
Поженилса тут Дунай да сын Ивановиць.
То и скольки ли времени они пожили,
Опеть делал Владимер да князь почесьен пир.
А Дунай на пиру да приросхвасталсэ:
«У нас нет нонь в городи сильне миня,
У нас нету нонь в Киеви горазне миня!»
Говорила тут Настасья да королевисьня:
«Уж ты ой, тихой Дунай да сын Ивановиць!
А старой казак будёт сильне тибя,
Горазне тебя дак-то и я буду!»
А ту́т-то Дунаю да не зандравилось,
А тут-то Дунаю да за беду прышло,
За велику досаду да показалосе.
Говорит тут Дунай да сын Ивановиць:
«Уж ты ой еси, Настасья да королевисьня!
Мы пойдём-ко с тобой нонь да во цисто полё;
Мы ус станём с тобой да нонь стрелетисе,
Мы во дальнюю примету да во злачен перстень!»
И пошли-де они да во цисто полё.
И поло́жила Настасья перстень да на буйну главу
А тому же Дунаю сыну Ивановицю;
Отошла-де она да за три попрыща,
А и стрелила она да луком ярым-е —
Ище на́двоё перстень да росколупицьсе,
Половинка половиноцьки не у́бьёт же!
Тут и стал-де стрелеть опеть Дунаюшко:
А перв-от раз стрелил — дак он не дострелил,
А втор-от раз стрелил — дак он перестрелил.
А и тут-то Дунаю да за беду прышло,
За велику досаду да показалосе:
А мети́т-де Настасью да он уж третей раз.
Говорыла Настасья да королевисьня:
«Уж ты ой, тихой Дунай ты да сын Ивановиць!
А-й не жаль мне кнезя да со кнегиною,
И не жаль сёго мне да свету белого —
Тольки жаль мне в утробы да млада отрока!»
А тому-то Дунай да не поваровал:
Он прямо спустил Настасьи во белы груди —
Тут и падала Настасья да на сыру землю.
Он ус скоро-де падал Настасьи на белы груди,
Он ус скоро порол да груди белые,
Он и скоро смотрел да ретиво серьцё.
Он нашол во утробы да млада отрока —
На лобу у ёго подпись-та подписана:
«А был бы младень этот силён на земли!»
А тут-то Дунаю да за беду стало,
За велику досаду да показалосе.
Становил ведь уж он своё востро копьё
Тупым-де коньцём да во сыру землю,
Он и сам говорил да таково слово:
«Протеки от меня и от жоны моей,
Протеки от меня — да славной тихой Дон!»
Подпиралсэ ведь он да на остро копьё —
Ище тут-то Дунаю да смерть слуциласе.
А затем-то Дунаю да нонь славы поют,
А славы-ты поют да старины скажут.
(Зап. А. Д. Григорьевым 27 июля 1901 г.: д. Ки́льца Погорельской вол. — от Анны Петровны Чуповой (урож. д. Гришине на р. Вижас), 72 лет.)
Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899—1901 гг. Т. 3: Мезень. СПб., 1910.