Во стольнём во городе во Киеве
Да у князя у Владимира был почесен пир.
Ищо все на пиру да ле напивалисе,
Ищо все на чесно́м да наедалисе,
Ищо все на пиру да пья́ны-веселы.
И стали на пиру да розговаривать:
Как бог̇атой-от хваста̄т да золотой казно́й,
А сере́днёй-от хваста̄т да родно́й сестрой,
А глупой-от хваста̄т да молодой жоной.
Князь Владимир по горенке похажива̄т,
Он белыма рукама сам розмахива̄т,
Золотыма перснями принащолкива̄т:
«Ещо што у нас в главном городе Киеве все споженены,
И девушки все взамуж повыданы —
И один я, князь Владимир, только холо́ст хожу,
Холо́ст я хожу, да ле не жонат служу!
Вы не знаите ли где да супроти́вницы,
Супротивницы— да ле мне да молодой жоны:
Ищо ро́стом была да ле вы́сока,
И руса́ бы коса́ была — до по́яса,
У ей я́годицы были — да как ма́ковицы,
У ей це́рны глаза — да как у сокола,
У ей це́рны брови — как у соболя?»
Ище́ тут все за столом да приу́ныли:
Старший-от кроетця за среднего,
А средний хоронитця за ме́ньшего.
Из того из стола из-за заднего
Выставаёт Добрынюшка на резвы́ ноги́:
«Ну позволь-ко, князь Владимир, да слово мо́лвити!
И не бить меня за́ слово, не ве́сити,
Не сыслать меня в сылки да ле дальния,
Не садить меня во темны́ по́грёбы!» —
«Говори, говори, да цёго́ знашь, говори —
Не скажу тебе ни одного слова су́против!» —
«У тя есь во подпогрёбе посадницек;
Он сидит не много, не мало — тридцать лет.
Он, бывало, жил-ходил по ины́м страна́м,
И был он, жил у короля лито́вьского,
И во том в царьсве во прокля́том же.
Ищо было у его две доцери хорошия.
Одна — Настасья-королевичня,
И така́ палени́ца приудалая!
(На войне всё, вишь, стрелят!)
А друга́ — Опраксея да королевичня:
И можно́ будёт тебе назвать царицею,
И королю назвать да короли́цею.
А белы́м она бела́ да ле ро́стом высока́,
А коса́ у ей руса́ тут — до по́еса,
И ещо я́годицы у ей — как ма́ковицы,
Ясны глаза — как у сокола,
Це́рны брови — как у соболя!»
И тут бог̇атырьско серце да роскипелосе,
И горяция кровь да розгорелосе:
«Вы подите-ко, слуги, скоро-на́скоро,
Отмыкайте вы погреб кру́то-на́круто,
Вы берите Дунаюшко за белы́ руки́
И ведите Дунаюшко пред моих оце́й!»
И побежали тут слуги ско́ро-на́скоро,
Отворяли погреб кру́то-на́круто:
«Выходи-тко, Дунаюшко, на Светую Русь,
Ищо к нашему князю да ко Владимёру:
И зовёт он тебя на поче́сён пир!»
И выходит Дунай да ле вон из погреба;
И берут Дуная за белы́ руки́,
И привели они Дунаюшку на почесен пир.
«Перво место тебе — да во большо́й угол,
А второ те место — середь ла́вицы!» —
«Нику́да я не седу — седу к брату крестовому,
К своему Добрынюшки Микитицу!»
И наливают ему цяру да зелена́ вина́:
Не малу, не велику — полтора ведра!
«А всем была служба явлена —
А на тебя, Дунай, да опрокинута!»
(Это невесту искать.)
Отвечаёт Дунаюшко ему тут-тут:
«Я сидел во погребе тридцеть лет,
Быва̄т, я забыл всё, призапаметовал». —
«Ну, бери ты силы себе, сколько тебе надобно!
Выбирай ко́ней быдто лучше всех!» —
«Мне не нать твоя сила сильняя —
Я возьму тольки брата крестового!»
И пошли на конюшний двор — коней выбрали,
Оседлали они да поехали.
Приеждяют ко Царьсву ко Литовьскому,
Вяжут коня́ за стену да городовую.
Добрынюшка осталса здесь за воротами,
А Дунаюшко отправилса прямо к цярю,
Отправилса к ему на широкой двор.
И тут стоят да приворотники,
У дверей стоят да ле придверники.
Он идёт — у них ницего́ не спра́шива̄т,
И заходит к цярю́, — он и сам налицё:
«Уж ты здраствуй, король да литовьской!» —
«Уж ты здраствуй, Дунай ле сын Ивановиць!» —
«Я хожу к тебе о добром деле — о сватовсьве
На твоей же на доцери королевицне,
Как по имени Опраксеи-королевицне». —
«Кабы ты у меня, Дунаюшко, не служивал,
Не сидел бы у меня в лавке за товарами —
Уж я сек бы у тебя да буйну голову!
(Там своих солдатов кликнул.)
Берите вы за белы́ руки́,
Вы веди́те Дунаюшку вон из дверей!»
Подхватили Дунаюшку за белы́ руки́,
Потащили ёго́ да вон из све́тлицы.
Он руко́й трехну́л — всех убил!
И заходит он к королю второй нако́н:
«Уж ты добро́м мне не отдашь — возьму силою!»
Отпираёт он у ей двери железныя,
Отмыкает у ей вторы двери —
(Она за вторыми дверями там у его сидит.)
И тут Опраксея да испугаласе,
И под лавоцку она да пихаласи.
«Ну, срежайся, Опраксея да королевичня,
Ты за нашего князя да за Владимира во замужество!»
Она и говорит:
«Кабы была у меня да родна́ сестра́,
Как Настасья да королевичня
(И она у нас палениця да приудалая!) —
Не запусти́ла она вас да в наш горо́д!» —
«Ну, срежайсе, и только розговору нет!»
И воткнул он свою саблю вострую,
Воткнул саблю свою во кирпичню печь.
(Вот тебе, если не поедешь!)
И средилась Опра́ксея-королевичня.
«И пусти меня к батюшку благ̇ословитисе,
Благ̇ословитисе, с им проститисе!»
Не спустил тут Дунай её с глаз бо́льше —
Повёл её да по широку́ двору́,
И повёл её по ихнему граду.
Выводит он ей из широка́ двора́,
И сади́т он ей к брату крестовому:
«Поеждяй-ко ты премы́м путём,
И премы́м путём — прямо ’князю Владимиру!
А я поеду дорогой окольнима
И буду искать Настасью-королевичню!»
И ездил, да ездил — да съехались.
И стал он тут с ей всё равно как воевать.
И пала Настасьюшка на сыру́ землю́,
И розо́рвал латы железныя,
И усмотрел он у ей пе́льки женския —
И тог̇да они с ей да побра́тались.
И поехали дале с ей во стольний град,
И приехали оны к князю Владимиру,
И приехали оны к ему да на почесен пир.
И вси на пиру да хвастались,
И вси на пиру да прихвастались;
И тут Настасьюшка слово да мо́лвила:
«Ваши-ти русскии — биться только па́лицами,
А меня горозни стреле́ти нет!»
И тут Дунаюшку слово не пондравилось:
«Выходи ты, Настасьюшка, из стола выходи!
(Я забыла нонь, не клейко выходит.)
Мы поедем с тобой во чисто́ полё!»
И тут она стала сле́зно плакати,
Ищо стала его да уговаривати.
Тут цярская кровь да розгореласе,
У Дунаюшка серце да раскипелосе.
(Он ее зовёт стрелятьсе.)
«Не поедём, Дунай да сын Ивановиць:
Ты застрелишь меня — у меня
В нутроби два младеня зародилися.
Они ведь уже сообщилисе!..»
Нунь не верит Дунай сын Ивановиць.
«И садись ты, Настасьюшка, на добра́ коня́!»
И сели оне тут и поехали.
Ищо выехали да во чисто́ полё
И стали друг дружку стрелятися.
В перво́й раз стрели́л — не до́стрелил,
Второй раз — не до́стрелил,
Третий раз-от стрели́л — за́стрелил.
Тупы́м-то концём — да во сыру́ землю́,
А востры́м-то копьём — в ретиво́ серцё:
«Протекай от меня да как Дунай река,
А от моей жены вырастай кипарисно дерево!»
(Зап. А. М. Астаховой 10 июля 1928 г.: д. Малые Нисогоры Лешуконского р-на — от Лыбашевой Прасковьи Степановны, 77 лет.)
Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — СПб.: Наука; М.: Классика, 2001. Т. 4: Былины Мезени: Север Европейской России. — 2004.