Во стольнём во городи во Киеви
Да у ласкова князя да у Владимера
Заводилосе столованьё, поцесьён пир
Да про многих-то князей да многих бояров,
Да про сильних-могущих всих богатырей,
Да про тех палениц да приудалыя,
Да про тех про купцей-гостей торговыя,
Да про тех про хресьянушок прожитосьних.
Ище долог-от день идёт ко вечору,
Красно солнышко катицьсе ко западу,
Да ко западу катилосе — ко закату.
Подавал где Владимер по цяры пе́рвоей,
Подавал где Владимер по цяры вто́роей,
Подавал где Владимер по цяры третьей нонь.
Наливал где Владимер цяру зелена вина
(Ище та же нонь цяшка — да полтара ведра!),
Принимал где Владимер да единой рукой,
Выпивал где Владимер да к едину духу.
Ище тут где Владимер-от весёлой стал:
По светло́й где грыни да запохаживал,
Сам он резвыма ногами да принатаптывал,
Он как русыма кудреми да принатрехивал,
Да как белыма руками да прирозмахивал,
Он ведь нежныма перстами да надшевеливал,
Он златыма перснями да принащалкивал.
Из рецей где Владимер да выговаривал:
«Уж вы ой еси, мои да кня́зя-бояра,
Руськи сильни-могущи вси богатыри,
Ище те паленици преудалыя,
Ище вы же купци-гости, люди торговыя!
Ище ездите, торгуете по иным местам,
По иным где местам да по иным странам —
Да не знаите ле невесты мне богосужоной:
Да ростом она — да как с миня вышком,
Брови церны у ей — да как у соболя,
Оци ясны у ей — да как у сокола,
Ище рець-та у ей — да лебединая?»
Ище спрашивал Владимер-от по первой раз,
Ище спрашивал Владимер да нонь по второй раз,
Ище спрашивал Владимер-от по третьей раз.
Ище больш-от хороницьсе за средьнёго,
Ище средьн-ёт хороницьсе за меньшого,
Да от меньшого нонь — да как ответу нет.
Из того же из места да из высокого,
Из того же из места да се́ред ла́вици
Выставал-то удалой на резвы ноги,
Да по имени Добрынюшка Микитиц млад.
Говорил где Добрынюшка да таково слово:
«Уж ты ой еси, Владимер стольнё-киевской!
Не изволь ты миня да казнить за слово:
Не сади-тко миня да в темны погреба,
Не ссылай-ко миня во сылки дальнея.
Я не сам где видал — да от людей слыхал,
Да слыхал от Дуная да от Иванова!»
Тому слову Владимер да не ослышилсэ.
Нарежал он голей да всё кабацкия —
А выпущали Дуная да вон из погреба.
Выходил-то Дунай да на белой свет,
Да на белой где свет, да на Светую Русь.
Приходил-то Дунай да во светлу грыню —
Он крест-от ведь клал да по-писаному
Да поклоны-ти вёл да по-уцёному:
«Ище здрастуй, Владимер да стольне-киевской!
Ище здрастуйте, все да князя-бояра,
Ище сильни-могущи да вси богатыри,
Ище те паленици да приудалыя,
Ище те же хресьянушка прожитосьни!»
Да садил где Владимер да за дубовой стол,
Наливал ему чару да зелена вина
(Ище та была цяшка — да полтара ведра!) —
Принимал где Дунай да единой рукой,
Выпивал где Дунай да к едину духу.
Наливал где Владимер да цяру вторую,
Наливал где Владимер да цяру третью нонь.
Да Владимер-от нонь да розговаривал:
«Ище ой еси, Дунай да сын Ивановиц!
Да бывал-то ты, Дунаюшко, во всех местах,
Да бывал ле, Дунаюшко, во всех землях,
Да бывал где, Дунаюшко, во всех ордах.
Да не знашь ле ты невесты да богосужоной:
Брови церны у ей — да как у соболя,
Оци ясны у ей — да как у сокола,
Ище рець-та у ей — да лебединая,
Ище ростиком нонь... да как с миня вышком?»
Говорыл-то Дунай да таково слово:
«Уж ты ой еси, Владимер стольне-киевской!
Не изволь ты миня да казнить за слово:
Не сади-тко миня да в темны погреба,
Не сылай-ко миня во сылки дальния!..
Ище жил я во городи во Шахови,
Да во Шахови в городи, во Ляхови,
Да служил королю да ляховиньскому
(Да немного я жил — да ровно деветь лет!),
Ище было у короля да нонь две доцери:
Ище перва — Настасея да королевисьня,
Ище вто́рая — Опраксея да королевисьня.
Настасея-короле(ви)сьня поленицей есь,
Ище ездит-де она да на цисто полё.
Опраксея-та сидит да она в горници:
Ище не́как до ей да как добрацьсе там!..»
Говорил где Владимер таково слово:
«Окроме Вас, как ехать да боле некому!» —
«Уж ты ой еси, Владимер да стольне-киевской!
Ище дай мне-ка Добрынюшку Микитица!»
Ище стали удалы да собиратисе.
Отправлелись они да нонь из Киева,
Приежджали нонь ко городу ко Шахову,
Да ко Шахову городу, ко Ляхову,
Ко тому королю да ляховиньскому.
Становили бы они да как добрых коней,
Заходили бы они да во светлу грыню.
Заходил-де Дунай да во светлу грыню —
Ище крест-от кладёт да по-писанному
Да поклоны-ти ведёт да по-уценному:
«Ище здрастуй, король, да нонь по-старому!» —
«Да поди-тко-се, Дунай да сын Ивановиц,
Да служи-тко, Дунай, да ты по-прежному!»
Говорил-де Дунай да таково слово:
«Уж ты ой еси, король да ляховиньской мой!
Не по-старому приехал да не по-прежному —
Да приехал нонь я к тебе как сватацьсе!
Ище есь у мня жених — да Владимер стольне-киевской,
Есть невеста — Опраксея у тя королевисьня;
Да нельзя ле будёт да их вместо свести?..»
Отвецял ему король да ляховиньской нонь,
Отвецял где король да яму с грубосью.
Ище тут-де Дунай да призадумалсэ;
Говорыл где Дунай да таково слово:
«Да не дашь нам добром — да возьмём силою!»
Да пошли где они да как из грыни вон,
Отпирали все двери да нонь широкия
Да взели Опраксею за белы руки,
Повели где Опраксею из горници.
Ище тут где она да слезно плакала:
«Ище ой еси ты, как отець родной!
Да умел-то ты да где споить-скормить —
Не умел-то ты в замужесьво повыдати!»
Повели Опраксею на широку улицю,
Да пошли где они да как в торговой ряд:
Нагрузили они ей да платья светноё,
Нагрузили они платья — да как три сумы.
Ище сел-де Добрынюшка попереди,
Опраксею посадил да как позади нонь,
Отпустились они в дорогу дальнюю.
Ище едут-де они да по чисту полю,
Да увидели они, да на чисто поли
Ище ископыти лёжат — да ровно люта печь:
Да проехала поленица да приудалая.
Ище тут-то Дунай да ему передал —
Сам отправилса Дунай да позади за ей.
Ище ехал Добрыня да в стольне Киев-град —
Приежджал бы Добрыня в стольно Киев-град.
Собирал где Владимер-от поцесьён пир,
Да повёл где Владимер-от как свадьбы быть.
Повенцяли Владимера с Опраксеей;
У Владимера так свадьбу да так ведь концили.
Наежджал бы Дунай да на чистом поли
Ище ту же поленицу да приудалую.
Розоставили они да бел хорош шатёр,
Ище нацели они да опоцев доржать.
Пробужалса Дунай да от крепкого сну.
Загорел-то ведь тут да как рокитов кус‹т›,
Да кругом ле куста да как рокитова
Ище лютая змея да увиваицьсе.
Говорыла бы змея да руським языком:
«Уж ты ой еси, Дунай да сын Ивановиц!
Розувай-ко ты, Дунай, да со правой ноги сапог,
Заливай-ко ты, Дунай, да как ракитов кус‹т›,
Ище вынеси ты маленьких змеёнышков!»
Тому слову Дунай да не ослышилсэ.
Говорыла Настасея да таково слово:
«Ты не делай, Дунай, цто не надобно!»
Не послушал Дунай да как ее реци:
Поцерпал где сапог да клюцевой воды,
Заливал-де Дунай да цяс‹т› рокитов куст,
Он и выхватил маленьких змеёнышков,
Он и выхватил их да нонь как в живности.
Говорила бы змея да таково слово:
«Уж ты ой еси, Дунай да сын Ивановиц!
Когда будёт нужда — да ты меня спроси!»
Посадился где Дунай да на добра коня,
Посадил Настасею да королевисьню.
Приежджал-то Дунай да в стольне Киев-град;
Ище принели они да как законной брак.
Да не в то время было да не в ту пору
У того же князя да у Владимера
Заводилосе столованьё, почесьён пир,
Да про всих где князей да нонь про бояров,
Да про сильних-могущих да нонь богатырей,
Да про палениц да приудалыя,
Да про тех же купцей-людей торговыя,
Да про тех же хресьянушок прожитосьних.
Подавал где Владимер по цяры зелена вина,
Подавал где Владимер-от по второей,
Подавал где Владимер-от по третьей нонь.
Ище долог-де день идёт ко вечору —
Ище весёл где пир идёт навесели.
Красно солнышко катилось ко западу,
Ище к западу катилосе — ко закату.
Как Дунай-от с хозяйкой да приросхвастались
Да во метоцьки они да как стрелятисе;
Выходили на широку да они улицу.
Да застрелила она — да как метне ёго.
Ище тут-то Дунаю да за беду стало,
За великую досаду да показалосе.
Да один-от бы раз — до ей не дострелил,
Ище втор-от бы раз — да ей перестрелил,
Ище треть-ёт-де раз — да всю застрелил:
Да рошшиб у ее да око правоё —
Ище с этого она да помирала нонь.
Ище заповеди кладёны у их не малыя:
«Да которой-де помрёт — другой живой легци́».
Да построили домовищо да белодубово,
Щобы легци и обоим нонь, да как и стать можно.
Закопали бы Дуная да во сыру землю —
Ище нонь у Дуная да где славы поют.
Приходила тут к ему да змея лютая,
Протоцила бы землю да нонь норой прошла.
Выходил-то Дунай да нонь на белой свет.
Да ушла его хозейка да нонь беремянна;
Да родилосе у ей да там два мальцика:
По локот у их да руки в золоти,
По колен где у их да ноги в серебри.
Ище тут где Дунаю да делать нецего.
(Зап. А. Д. Григорьевым 6 августа 1901 г.: д. Большие Нисогоры <Юромской вол.> — от Марты́нова Александра Михайловича, по прозвищу Олёкса Большой (из д. Малые Нисогоры), 73 лет.)
Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899—1901 гг. Т. 3: Мезень. СПб., 1910.