Срежаитце Добрынюшка во чисто́ полё,
Сподобляитце Микитиц во роздольице.
Он своёй жоны да наказыва̄т,
Он Настасьи Микулишны наговарива̄т:
«Как пройдёт тому времецко шесть годов поры́,
Хоть за князя пойди, хоть за бо́яра,
Хоть за купца ты пойди за торгового —
Не ходи за Алёшу за Поповиця!
Алёша силен-не силен — только напу́ском смел!»
Миновалось тому времецко шесть лет поры́ —
И никто на́ Настасьи боле не сватаитце.
Приеждяёт Оле́шенька Поповиць млад.
Она думала-подумала — замуж пошла
За того же за Оле́шу за Поповиця.
Оставляет Добрынину ро́дну ма́тушку
На кирпицней на жаркой на пеценьке —
Горюцими слезами уливаетця:
«Ищо кто же меня будет поить-кормить,
Ищо кто же будёт обувать и одевать,
Ищо кто же будёт теплом обогревать?..»
Взгленула в косевщето окошечко,
Взгленула она да во цисто́ поле:
Во цисто́м поли курева́ стоит,
(Сын с войны едет.)
Курева́-то стоит да ле дым столбом вали́т —
Пролетает-проеждяет до́брый мо́лодец
И по тем же по Добрыниным жолты́м сукно́м.
Приеждяет Добрыня к дому своему
И ставит ко́ня да к дубо́ву столбу́,
Он и вяжет коня к золоту́ кольцу.
И по сеням бежит да ле скоро-на́скоро,
Он в избушку заскочил да ле круто-на́круто́.
И он крест-от кладёт да ле по-писа́ному,
Он поклон ведёт да ле по-уцёному,
Он молитву творит прав’ Исусову.
«Уж ты здраствуёшь, Добрынина родна́ маменька!» —
«Уж ты здравствуёшь, удалой доброй молодец!
Не видал ле ты у меня сердецьного ди́тетка?»
И схватил он платьё бог̇атырскоё,
Смахнул он рубашку тонку полотнену
И при́знял руку́ пра́вую.
А под правой под пазухой-то — бородавоцька,
А на этой бородавоцьке — три золоты́х волоска́.
«Уж ты здраствуй, сердецьно моё дитятко!» —
«Уж ты здраствуй, родима моя маменька!» —
«А уж нет у тебя другой семьи,
А другой-то семьи, молодой жоны!» —
«Ты пойди-ко сходи-ко во кова́ный сундук,
Принеси-ко ле мне да золото́й казны,
Мне не много, не мало — да петьдесят рублей!
Да ещо принеси мне да зво́нки гу́сельцы,
Да ищо мне принеси злачо́н персте́нь —
Да которым перснём я обручалась!
Да ищо мне принеси платье калицкое!»
(Каликой хочет наредиться.)
И сходила ёму матушка круто́-на́круто́,
И средилса ле он скоро-на́скоро,
(Она, вишь, ему сказала: «Поедешь — она у венця не стоит,
а приедешь — она за столом сидит».)
И средилса, поехал скоро-наскоро:
Взглену́ла в окошечко — не видно нигде.
Приеждяет к Олёшину широку двору́,
Он и вяжет коня́ к дубову́ столбу́.
У ворот-то стоят да приворотники,
У дверей-то стоят да всё придверники,
Середи́ двора́ стоят да ле крепки сторожа́.
Он идёт и даёт им по пети рублей:
Приворотникам, придверникам,
Середи́ двора́ кре́пким сто́рожам —
И во гри́ню заскочил кру́то-на́круто.
Он и крест он кладёт по-писа́ному
Он поклон ведёт по-уцёному.
«Уж ты здраствуй, Олёшенька Поповиц блад!» —
«Уж ты здраствуй-ко, калика да перехожая!» —
«Уж ты здраствуй-ко, Настасья Микулишна!» —
«Уж ты здраствуй-ко, калика перехожая!
Ище все-то места у нас приза́неты —
И одно место есь на пецно́м столбе».
Заскоцил тут Добрынюшка кру́то-на́круто:
«Ты позволь-ко, Олёшенька, во гусли́ сыгра́ть!» —
«Играй, играй, кали́ка, сколько хошь игра́й!»
Во первы́-то заиграл — Настасьюшка подумала,
В’ вторы́-то заиграл — сле́зно заплакала
(Вот ему и велит, Олёше):
«Ты налей-ко цару да зелена́ вина́:
Не малу, не велику — полтора́ ведра!»
Наливаёт Олёшенка цяру зелена́ вина́,
Подавает калике да перехожоей
(Настасья подавает.)
Принимаёт он цяру к едному́ духу́,
Да спускаёт он в цяру злацён перстень.
Вынимаёт она перстень тут из ця́ры-то,
Наложила она перстень да на пра́ву руку́;
Она пра́вой ногой на стол стала,
А левой ногой — из застолья вон.
Они Бог̇у помолились да вон пошли.
И подразнил он Олёшеньку Поповиця:
«Ты здорово женилса: тебе не с кем спать!»
(Всё боле: он увёз ее.)
(Зап. А. М. Астаховой 10 июля 1928 г.: д. Малые Нисогоры Лешуконского р-на — от Лыбашевой Прасковьи Степановны, 77 лет.)
Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — СПб.: Наука; М.: Классика, 2001. Т. 3: Былины Мезени: Север Европейской России. — 2003.