А во стольном было городи во Киеви —
А тут жил-был Добрынюшка Микитиц млад.
А т[ут] он задумал где ехать во чисто полё,
Он ведь стал просить у маменьки благ̇ословленьиця:
«Уж ты ой еси, маменька родимая,
Ты чесна вдова Омельфа Тимофеёвна!
Уж ты дай мне-ка, маменька, благ̇ословленьицо
Мне-ка съездить, добру молоцьцю, во чисто полё!»
А даёт ёму маменька благ̇ословлень[и]цё.
А тут стал где Добрынюшка снарежатисе,
Поскоре того Никитиц стал сподоблятисе;
Он и стал своей жоны ноньче наказывать,
Он наказывать ей, крепко наговарывать:
«Ты живи, жона Настасея, первы пять лет,
А живи, жона Настасея, вторы пять лет,
А живи, жона Настасея, третьи пять лет;
А пройдёт тому времени пятнаццэть лет,
А не будёт как Добрынюшки из чиста поля —
А ты тогда хоть, Настасея, вдовой живи,
Хоть вдовой живи, Настасея, хошь замуж поди.
Хошь за князя ты поди, хошь за боярина,
За купьця хоть ты поди, гостя торгового,
Хошь за руського за сильнёго богатыря —
А не ходи ты за Олёшу сына Поповича,
За Добрынина большого неприятеля!..»
А тут поехал Добрынюшка во чисто полё.
А много-мало тому времени минуицьсе.
А живёт жона Настасея тут первы пять лет,
А жила жона Настасея вторы пять лет,
Прожила жона Настасея третьи пять лет,
А как выступило летичко на шошнаццато —
А как нет всё Добрыни из чиста поля.
На Настасеи сватовья стали сватацьсе:
Стали сватацьсе на ей ведь князи-бояра,
Уж как те же купчи-гости торговые,
А ишше руськия сильния бог̇атыри.
А не йдёт она за князя, за боярына,
А не йдёт и за купьця, гостя торгового,
А за руського сильнёго бог̇атыря.
А стал свататьсе Олёша сын Попович-от —
А не йдет она за Олёшу и за Поповича.
Приневаливат ей бог̇оданна-та родна матушка
А чесна вдова Омельфа Тимофеёвна.
А во ту где-ка пору и во то время
По тому где-ка городу-ту Киеву
А проехал тут старой казак Илья Муромець.
Он ехал, старой казак, из чиста поля,
Он и сам говорил, стары, таково слово:
«Уж я видял во поли чудо чудноё,
Чудо чудноё я видял, диво дивноё,
Диво дивноё я видял — тело белоё,
Тело белоё я видял молодечкоё:
Тело молода Добрыни сына Микитича.
Уж как ро́том у Добрынюшки трава росла,
А глазами у Добрынюшки чветы чвели!..»
А во те поре Настасья-лебедь белая
А пошла где она нонь во замужесьво
За того она Олёшу сына Поповича.
А сёгоднине у их да верно свадьбы быть;
А ушли они топереце ко Божьей черкви,
А прымать они пошли ноньче Божьей закон.
А во ту где-ка пору и во то время
По тому где-ка городу-ту Киеву
А по той же по улочки широкое
А идёт тут калика перехожая
Она прямо к Добрынюшки на широкой двор.
Проходя идёт калика на красно крыльцо,
Проходя идёт калика по новым сеням,
Проходя идёт калика в нову горницю;
Говорила тут калика таково слово:
«Уж ты здрастуй, Добрынина родна маменька —
А чесна вдова Омельфа ты Тимофеёвна!
У вас <г>де же Добрынина молода жона
А ведь та где Настасья-лебедь белая?
А в пиры ушла але беседушки?
Але она ушла нонь во замужесьво?
Але ей топе́ре в животи́ нету?»
Говорит тут Добрынина родна маменька
А чесна вдова Омельфа Тимофеёвна:
«Уж ты ой еси, калика перехожая!
А как та где Добрынина молода жона
А ушла она где ноньче во замужество
За того она Олёшу сына Поповича;
А ушли они топере ко Божьей церкви,
Ко Божьей черкви, к Олёши на широкой двор!»
Говорит тут калика перехожая:
«Уж ты ой еси, Добрынина родна маменька,
Ты чесна вдова Омельфа Тимофеёвна!
Уж ты дай мне Добрынина платья цветного
А сходить мне к Олёшеньки на свадёбку!»
А на то где Омельфа-та ослушалась —
Не выносит калики платья цветного,
А сама говорит да таково слово:
«Уж ты ой еси, калика перехожая!
У Олёшеньки свадьба идёт строгая:
У ворот у Олёши — прыворотники,
У дверей у Олёшеньки — прыдверники:
Не пропустят калики на широкой двор!»
Говорыт тут калика-та во второй раз:
«Уж ты ой еси, Добрынина родна матушка,
Ты чесна вдова Омельфа Тимофеёвна!
Уж ты дай мне Добрынина платья цветного,
Не хорошого мне платья — хошь дай по среднёму!»
А на то где Омельфа не ослушалась,
Выносила ёму да платья цветного.
Да брала тут калика платьё чветноё,
Надевала калика платьё чветноё.
Одеват тут калика — приговарыват:
«А замолода платьицё завожоно,
А на старость верно платьё прыгодилосе!»
Э говорыт тут калика таково слово:
«Уж ты ой еси, Добрынина родна маменька,
А чесна вдова Омельфа ты Тимофеёвна!
Уж ты дай мне Добрыниных звоньчатых гуслей —
Мне сходить нать к Олёшеньки на свадёбку,
Посмотреть у Олёши нать молоду жону,
Какова у Олёши молода жона:
Есле весёла она — да мы роспе́чалим,
А печальня она — ей прирозвеселим!»
А на то где Омельфа не ослушалась,
Выносила калики звоньчаты гусли.
А тут брал-де калика звоньчаты гусли,
Он положил ведь гусли под леву полу,
Он пошол-де к Олёшеньки на свадёбку.
А приходит к Олёшину к широку двору —
У ворот у Олёши — прыворотники:
Не пропустят калику на широкой двор.
Вынимал тут калика тры златых деньги,
Отдавал тут калика прыворотникам —
Пропустили калику на широкой двор.
У дверей у Олёши — все прыдвернички:
Не пропустят калики в нову горницу.
Вынимал тут калика три златы деньги —
Пропустили калику в нову горницю.
Ишше злы у Олёшеньки весёлы гости:
Не пропустят калики среди горници.
Вынимал тут калика три златых деньги,
Отдавал тут калика весёлым гостям —
Пропустили калику среди горничи.
Проходила калика среди горничи,
А садилась калика среди горничи,
Ише склала калика ноги под жопу.
Вынимал тут калика звоньчаты гусли,
Заиграл тут калика в звоньчаты гусли,
А играл тут калика жалко-жалосно.
А тут князь-ёт Владимер был ведь тысичким,
А кнегина-та Опраксея большой сватьюшкой,
А стары-ти казак бы большой дружкою.
А тут княз<ь>-ёт Владимер призадумалса,
А кнегина-та Опраксея росплакалась,
У Олёши молода жона запечалилась.
Говорит тут Владимер стольне-киевской:
«Уж ты ой еси, Олёша сын Попович млад!
Ты налей-ко-се чару зелена вина,
Ты подай-ко-се калики перехожое
Для того ей для Добрыни сына Микитича!»
А на то где Олёша не ослушалса:
Наливал он где чару зелена вина,
Подавал он калики перехожое.
А ставал тут калика на резвы ноги,
Прынимал ету чару единой рукой,
Выпивал ету чару к едному духу,
А садилса опять он среди горьници.
А играл тут калика в звоньчаты гусли,
А играл тут калика пуще старого,
Пуще старого играл он жалко-жалосно.
А кнегина-та Опраксея росплакалась,
Говорила тут кнегина-та Опраксея:
«А давно етих гуслей да мы не видали,
Мы давно етой игры ноньче не слыхали,
Посли того где Добрыни сына Микитича!»
Говорит тут Владимер, князь стольне-киевьский:
«Уж ты ой еси, Олёша сын Попович млад!
Ты налей-ко-се чару пива пьяного,
Ты подай-ко калики перехожое
Для того ей для Добрыни сына Микитича».
А на то где Олёша не ослушалса,
Наливал он где чару пива пьяного,
Подносил он калики перехожое.
Тут ставал где калика на резвы ноги,
Выпивал ету чарочку всю досуха,
А садилса опять он среди горьничи.
Он играл-де калика в звоньчаты гусли,
А играл он, калика, пуще старого,
Пуще старого играл он жалко-жалосно.
Говорит тут стары казак Илья Муромеч,
Говорил тут Илеюшка таково слово:
«Уж ты ой еси, Олёша сын Попович млад!
Ты здорово женилса — тибе не с ким спать!»
Говорил тут Владимер-князь таково слово:
«Уж ты ой еси, Олёшенька сын Попович млад!
Ты налей-ко-се чару мёду сладкого,
Уж эту-ту чарочку жоны отдай;
А подаст она калики перехожое
Для того она Добрыни сына Микитича!»
А на то где Олёшенька не ослушалса,
Наливал он чару мёду сладкого,
Он велел ету чарочку жоны подать.
А брала тут Настасья чару мёду сладкого,
Подносила калики перехожое.
А ставал тут калика на резвы ноги,
Принимал он, калика, чару мёду сладкого,
Выпивал ету чарочку всю досуха.
Он снимал со правой руки злачон перстень,
Он спускал где-ка перстень в эту чарочку —
Подавал он Олёшиной молодой жоны.
А брала тут Олёшина молода жона,
Вынимала из цяроцьки злачён перстень,
А наложила перстень на праву руку,
А скакала она тут на резвы ноги —
А пошла тут она где из застолья вон.
Выходила она да среди горничи,
Она падала Добрынюшки во резвы ноги,
Она сама говорыла таково слово:
«Ты прости меня, Добрыня, во первой вины».
А тут брал ей Добрыня за белы руки,
Чёловал он в уста ей во сахарные:
«Во первой вины, Настасья, тибя Бох простит!»
А пошол он ведь тут из светлой грыни.
А скакал тут Олёша на резвы ноги,
А хватил он со спички саблю вострую —
Он и хочот казнить ёму буйну голову.
Говорит тут стары казак Илья Муромеч:
«Уж ты ой еси, Олёшенька Попович млад!
Уж как я-то бы нонь ведь — не тибе чота:
Уж как был у мня Добрыня на белых грудях!»
(Зап. А. Д. Григорьевым 27 июля 1901 г.: д. Кильца Погорельской вол. — от Чупова Ивана Алексеевича, ок. 30 лет.)
Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899—1901 гг. Т. 3: Мезень. СПб., 1910.