Во стольном городе во Киеве,
Как у ласкова князя у Владимира
Заводилось пированье-столованье,
И почестен пир.
Собирались да тут все бога́тыри,
На пиру все принапивалися,
На пиру все принаедалися,
И стали они хвастаться.
Умной хвастат старой матерью,
Безумной хвастат молодой жоной,
А сильной хвастат своей силушкой,
А богатой хвастат золотой казной,
А мне, Илье Муромцу, нечем было похвастаться.
Стал он хвастаться. Владимир вышел из-за стола дубового:
«Кто бы съездил до Волыни Сорочинския,
До моего тестя любимого —
Вырубил чудь белоглазую?»
Все за столом приумолкли,
Все за столом стали друг за друга прятаться.
Вставал Добрыня Никитич и говорит:
«Съезжу я до твоего тестя любимого —
До неверного короля,
До Волыни Сорочинские.
Вырублю, говорит, чудь белоглазую,
И всех черкес со татарами!»
Наливает ему зелена вина полтора ведра.
Бежит домой седлать коня. Мать у его была Матрена Тимофеевна: «Куда ты так скоро?» —
«Я поеду в Орду неверную». А Настасья Тимофеевна, жена была, выбежала в одной тонкой
сорочке. «А долго ли проездишь?» — «Если проезжу три года, то, говорит, не считай в
живых!»
Вот он уехал. Ждала его три года. Год за годом — как река бежит; неделя за неделей — как
дождь дожжит. А в этот момент Алеша Попович приехал и привез весть нерадостну: Добрыня
убит, сквозь желты кудри трава проросла. Стали ходить свататься. «Я не пойду ни за кого замуж.
Исполнила заповедь мужа. Исполню заповедь свою — еще буду три года ждать». Вот ждет три
года — он ездит в Орды.
Она пошла за Алешу Поповича. Уже свадьба идет, к венцу надо ехать. Он ехал, шатер раскинул.
Ему конь проязычил человеческим голосом (Сказка ишь!): «Закатилось солнце красное,
уходит у тебя жена взамуж». Он соскочил, коня заседлал, полетел так. Не спросил у ворот приворотников,
у дверей придверников. Заходит в избу столовую, кладет крест по-писа́ному. Приходят
тут слуги с жалобой. Он скоморохом одет — мать его не признала. Он играл на арфе. Он приехал,
зашел домой, а мать говорит: «Было бы цадо милое, не пришел бы так-то». Он долго ездил — оброс
весь.
Он и пошел на бал-то. Свадьба идет. Алеша с евоной женой. Пришел и сел на песно место, и
заиграл в гусли. Она и говорит: «Играет, как мой прежной муж». Князю понравилось, он стал садить:
«Садись, доброй молодец, перво — возле меня, второе — против меня, третье — куда сам
желаешь». А он не сел против его и возле его, а он сел возле жены. Ему приносят чару зелена вина.
А он спустил туда кольцо обрученное и подает этой, как сказать, княгины, своей-то жоны:
«Выпей-ко от меня цару, пей до дна, так увидишь добра; не выпьешь до дна — так не увидишь
добра!» Кольцо к губам подкатилось. (Чары-то глиняные были, когда богатыри были.) Она
взяла, а кольцо-то ейно, именное. Она тут и ахнула: «Не тот муж, кто подле меня, а тот, кто против
меня!» Тогда у его и закипело сердце богатырское. Схватил Алешу Поповича за желты кудри
да хотел его о кирпицной пол хлопнуть, да его захватил Илья Муромец, не дал.
(Зап. В. В. Митрофановой 15 июня 1961 г.: д. Лебское Лешуконского р-на — от О(А)ксенова Егора Трофимовича, 70 лет, и О(А)ксенова Луки Трофимовича, 76 лет.)
Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — СПб.: Наука; М.: Классика, 2001. Т. 3: Былины Мезени: Север Европейской России. — 2003.