Ай во том во городи во Рязанюшки.
Доселева Рязань-то слободой слыла,
Нонече Рязань-то словё городом.
В той-то Рязанушки во городи
Жил был Микитушка Романович.
Живучи́сь, братцы, Микитушка соста́рилсе,
Состарилсе Микитушка, сам представилсе.
Ище жил-то Микита шестьдесят годов,
Снес де Микита шестьдесят боёв,
Ишше срывосних, урывосних цисла-сме́ту нет.
Оставалась у Микиты любима́ семья,
Ай люби́ма семья-та — молода жена,
Молодыя Омельфа Тимофеевна;
Оставалось у Микиты чадо милое,
Милоё чадышко любимое,
Молодыя Добрынюшка Никитиць сын.
Осталсе Добрыня не на во́зрости,
Ка-быть ясной-от сокол не на во́злети,
И осталсе Добрынюшка пяти-шти лет.
Да возрос де Добрыня-та двенадцеть лет.
Изучилсе Добрынюшка вострой грамоте,
Научилсе Добрынюшка да боротисе,
Ишшо мастёр Микитич а круто́й метать,
На белы-ти ручки не прихватывать.
Шьто пошла про ёго слава великая,
Великая эта славушка немалая
По всим городам, по всим укра́инам,
По тем-то ордам по татаровям;
Доходила эта славушка великая
Ай до славного города до Мурома,
До стары́ казака-то Ильи Муромца, —
Што мастёр Добрынюшка боротисе,
А круто́й де метать на сыру землю;
Ишше нету такова́ борца по всей земли.
Стал тогды Илеюшка собиратисе,
Ишше стал тогды Илеюшка собрунятисе
Ай на ту-эту на славушку великую,
На того же на борьца на приуда́лово.
Он седлал, уздал тогда коня добраго,
Ай накладывал узди́цю-ту тесмяную,
Ай наметывал седелышко чиркальскоё,
Да застегивал двенадцеть вси подпружины,
Засте́гивал двенадцеть вси спенёчики;
Ай подпружяны-ти были чиста се́ребра,
Да спенёчки-ти были красного золота.
И сам тогды стал сбруды приговаривать:
— Булат-железо не по́гнитце,
Самохи́ньской-о шолк сам не по́рвитце,
Ише красно-то золото в грязи не ржа́веёт.
Только видели Илеюшку собираючись,
Не видели поездочки Илья Муромца;
Только видели — во поли куреву́шка вьёт.
Он здраво-то ехал полё чистое,
И здраво-то ехал лесы те́мныя,
И здраво-то ехал грязи че́рныя.
Ишше еде ко Рязанюшки ко городу;
Ко городу ехал не дорогою,
Во город заезжаё не воротами, —
Конь скакал же через стену городо́вую,
Мимо ту же круглу башню наугольнюю,
Ишше сам жа говорил тогда таково́ слово:
— Ай доселева Рязань-то слободой слыла,
И нонече Рязань-то слывет городом.
Увидал-то он маленьких ребятушок
И сам говорил им таково слово:
— И скажите вы, живет где-ка Добрынюшка?
Доводили до Добрынина широка двора:
У Добрынюшки двор был неогро́мистой,
Ай подворьицо-то было необширное,
Да кричал-то он, зычал зычним голосом,
Ай во всю жа богатырску буйну головушку;
Ишше мать сыра земля под им потрясаласе,
Ай Добрынина избушка пошатиласе,
Ставники в его окошках помиту́сились,
Стёколенки в окошках пошорбалисе.
— Эли в доми Добрынюшка Микитиц сын?
Услыхала де Омельфа Тимофеевна,
Отпирала де окошочко косисчато
И рець гото́рила потихо́шеньку,
Да сама жа говорила таково́ слово:
— Уж и здраствуй, восударь ты да Илья Муромець!
Добро жаловать ко мне-ка хлеба-соли ес<т>ь,
Хлеба, соли ко мне исть, вина с медом пить.
Говорил восударь тогды Илья Муромець:
— Ише как меня знашь, вдова, ты именём зовешь,
Почому же ты меня знашь из отечесьтва?
Говорила Омельфа Тимофеевна.
— И знать-то ведь сокола по вы́лету,
Ишше знать-то бога́тыря по вы́езду,
Ише знать молодца ли по поступочки.
Да немного де Илеюшка розговаривал;
Ишше речь говорит — коня поворачиват.
Говорила де Омельфа Тимофеевна:
— Уж ты гой есь, восударь ты Илья Муромець!
Ты не буди ты спальчив, буди милослив:
Ты наедёшь как Добрынюшку на чисто́м поли,
Не сруби-тко Добрынюшки буйно́й головушки;
Добрынюшка у миня ведь молодёшенёк,
На речах у мня Добрынюшка зашибчивой,
На делах у мня Добрыня неуступчивой.
Да поехал восударь тогды во чисто́ полё.
Он выехал на шо́ломя на окатисто,
На окатисто-то шо́ломя, на уго́ристо,
Да увидел под восточнёй под стороночкой —
Ише ездит дородней доброй молодець,
Потехаитце потехами веселыма:
Ише мечот свою палецю боёвую,
Да на белы-ти рученьки прихватывал,
Ай ко палеци своей сам приговаривал:
— Уж ты палеця, палеця боёвая!
Ишше нету мне топере поединшика,
Ишше руського могучого бога́тыря.
Говорил восударь тогды Илья Муромець:
— Уж те полно, молоде́ць, ездить, потехатисе.
Небылыма словами похвалятисе!
Ум мы съедимсе с тобой на́ поли, побратаимсе,
Ай кому-то де на́ поли будё божья́ помошшь.
Услыхал-то Добрынюшка Микитиць сын,
Ото сна будто Добрынюшка пробуждаитце,
Поворачивал своёго коня доброво.
А как съехались бога́тыри на чисто́м поли,
Ай ударились они палецьми боёвыма,
И друг дружки сами они не ранили
И не́ дали раны к ретиву́ сердцу.
Как тут съехались во второй након,
Ай ударились они саблеми-ти вострыма,
Они друг дружки сами не ранили,
Ишше не́ дали раны к ретиву сердцу.
А как съехались бога́тыри во третьей након,
Ударились ведь копьеми бурзомецькима,
Ище друг-то дружки сами не ранили,
Ишше не́ дали раны к ретиву́ сердцу,
Только сабли у их в руках поломалисе.
Да скакали через гривы-ти лошадиныя,
Ай схватилисе бога́тыри больши́м боём,
Ай большим-то боём да рукопашосним,
Да водилисе богатыри по перьвой час,
Да водилисе богатыри по вто́рой час,
Ай водилисе богатыри ровно три часа.
Да по божью было всё по милости,
По Добрынюшкиной было да по участи:
Подвернулась у Илеюшки права ножочка,
Ослабла у Илеюшки лева ручушка;
Ишше пал-то Илеюшка на сыру землю;
Ишше сел тогды Добрыня на белы́ груди,
Сам он говорил ёму таково слово:
— Уж ты вой еси, дороднёй добрый молодець!
Уж ты ко́ёго города, какой земли,
Какого сын отца ты, какой матери,
И как молодца тибя именём зовут,
Ишше как звеличают из отечесьтва?
Говорит восударь-о Илья Муромець:
— Ай сидел-от кабы я у тя на белы́х грудях,
Не спросил бы я не родины, не вотчины,
А спорол бы я твои да груди белыя.
Досмотрил бы я твоёго ретива́ сердца, —
Говорил де Добрынюшка во второй након;
Говорил тогды Микитич во трете́й након;
Говорил же восударь тогды Илья Муромець:
— Уж как езжу я из города из Киева,
Ай стары́й де я казак-тот Илья Муромець,
Илья Муромець я ведь сын Иванович.
Да скакал тогды Добрынюшка со белы́х грудей,
Берё де Илеюшку за белы́ руки,
Ай чёлуё в уста-ти во саха́рныя:
— Ты прости миня, Илеюшка, в таково́й вины,
Шьто сидел у тебя да на белы́х грудях!
Ишше тут де братаны-ти поназва́нелись;
Ай крестами-ти сами они покресто́вались;
Ай Илеюшка-то был тогды ведь бо́льший брат.
Ай Добрынюшка-то был тогда а ме́ньший брат.
Да скакали ведь они на добры́х коней,
Ай поехали братаны они в Рязань-город
Ай ко той они ко Добрыниной родной матушки.
Да стрече́ёт их Омельфа Тимофеевна.
Приехали братаны из чиста́ поля,
Они пьют-то тогда сами, проклаждаютце.
Говорил жа восударь тогды Илья Муромеч:
— Уж ты вой еси, Омельфа Тимофеевна!
Ты спусти-тко-се Добрынюшку Микитица,
Ты спусти-тко ёго ты да в красен Киев-град.
Да поехали братаны в красён Киев-град,
А к тому же де князю ко Владимёру.
(Записано А. В. Марковым летом 1901 года в деревне Верхняя Зимняя Золотица на Зимнем берегу Белого моря от Федора Тимофеевича Пономарева, 72-73 лет.)
Материалы, собранные в Архангельской губ. летом 1901 г. А. В. Марковым, А. Л. Масловым и Б. А. Богословским. Труды Музыкально-этнографической комиссии, т. I, М., 1905.