Из да́лече-дале́че, из чиста поля,
Тут едут удалы два молодца,
Едут конь-о́-конь, да седло́-о-седло,
Узду́-о-узду да тосмянную,
Да сами меж собой разговаривают:
«Куды нам ведь, братцы, уж как ехать будёт?
Нам ехать, не ехать нам в Су́здаль-град?
Да в Суздале-граде питья много,
Да будёт добрым молодцам испропитисе —
Пройдёт про нас славушка недобрая.
Да ехать, не ехать в Чернигов-град?
В Чернигове-граде девки хороши,
С хорошими девками спознатца будёт —
Пройдёт про нас славушка недобрая.
Нам ехать, не ехать во Киев-град?
Да Киеву-городу на о́борону,
Да нам, добрым молодцам, на выхвальбу».
Приежжают ко городу ко Киеву,
Ко тому жо ко князю ко Владымиру,
Ко той жо ко гриденки ко светлоей,
Ставают молодцы да со добрых коней,
Да мецют коней своих невязаных,
Некому-то коней да неприказанных —
Некому-то до коней да, право, дела нет.
Да лазят во гриденку во светлую,
Да крест-от кладут-де по-писаному,
Поклон-от ведут да по-учёному,
Молитву творят да всё Исусову,
Они бьют челом на вси чотыри стороны,
А князю с княгиней на особинку:
«Ты здраствуй, Владымир стольно-киевской!
Ты здраствуй, княгина мать Апраксия!»
Говорит-то Владымир стольно-киевской:
«Вы здраствуй, удалы добры молодцы!
Вы какой жо земли, какого города,
Какого отца, да какой матушки?
Как вас, молодцов, да именём зовут?»
Говорит тут удалой доброй молодец:
«Миня зовут Олёшой нынь Поповицём,
Попа бы Левонтья сын Ростовского,
Да другой-от Еким, Олёшин паробок».
Говорит тут Владымер стольно-киевской:
«Давно про тя весточкя прохаживала —
Случилосе Олёшу в очи видети;
Да пе́рво те место да подле меня,
Друго́ тибе место супротив меня,
Третьё тибе место — куды сам ты хошь».
Говорит-то Олёшинька Поповиц-от:
«Не седу я в место подле́ тибя,
Не седу я в место супроти́в тибя,
Да седу я в место, куды сам хоцю,
Да седу на пецьку на муравленку,
Под кра́сно хоро́шо под трубно окно».
Немножко поры-де миновалосе —
Да на пету гриня отпиралосе,
Да лазат-то цюдо поганоё,
Собака Тугарин был Змеевич-от;
Да Богу собака не молитче,
Да князю с княгиной он не кланетче,
Князьим и боярам он челом не бьёт;
Вышина у собаки видь уж трёх сажон,
Ширина у собаки видь двух охват,
Промежу ему глаза да калена стрела,
Промежу ему ушей да пядь бумажная;
Садилса собака он за ду́бов стол,
По праву руку князя он Владымира,
По леву руку княгины он Апраксии;
Олёшка на запечье не утерпел:
«Ты ой есь, Владымир стольно-киевской!
Али ты с княгиной не в любе живешь?
Промежу вами чудо сидит поганое,
Собака Тугарин-от Змеевич-от».
Принесли-то на стол да как белу лебедь,
Вынимал-то собака свой булатен нож,
Поддел-то собака он белу лебедь,
Он кинул, собака, ей себе в гортань,
Со щеки-то на щеку перемётыват
Лебе́жьё косьё да вон выплю́иват.
Олёша на запечье не у́терпел:
«У моего у света у батюшка,
У попа у Левонтья Ростовского,
Был старо собачишшо дворовоё,
По подсто́лью собака волочиласе,
Лебежею косью задавилосе,
Собаки Тугарину не минуть того,
Лежать ему во да́лече в чистом поле».
Принесли-то на стол да пирог столово́й,
Вымал-то собака свой булатен нож,
Поддел-то пирог да на булатен нож,
Он кинул, собака, себе в гортань.
Олёшка на запечье <не> утерпел:
«У моего у света у батюшка,
У попа у Левонтья Ростовского,
Было старо коро́вишшо дворовое,
По двору-то корова волочиласе,
Дробиной корова задавиласе,
Собаки Тугарину не минуть того,
Лежать ему во далечем чистом поле».
Говорит-то собака нынь Тугарин-от:
«Да што у тя на за́печье за смерд сидит,
За смерд-от сидит, да за засельшина?»
Говорит-то Владымир стольно-киевской:
«Не смерд-от сидит, да не засельшина,
Сидит руськёй могучёй да бо́гатырь,
А по имени Олёшинькя Попович-от».
Вымал-то собака свой булатен нож,
Да кинул собака нож на за́печьё,
Да кинул в Олёшиньку Поповиця;
У Олёши Екимушко подхвадчив был,
Подхватил он ведь ножицёк за черешок,
У ножа были припо́и нынь серебрены,
По весу-то припо́и были двенадцеть пуд.
Да сами они-де похваляютца:
«Здесь у нас дело заежжое,
А хлебы у нас здеся завозныя,
На вине-то пропьём, хоть на калаче проедим».
Пошел-то собака из застолья вон,
Да сам говорил-де таковы речи:
«Ты будь-кё, Олёша, со мной на полё».
Говорит-то Олёша Поповиць-от:
«Да я с тобой, с собакой, хоть топере готов».
Говорит-то Екимушко да парубок:
«Ты ой есь, Олёшинькя, названой брат!
Да сам ли пойдёшь али миня пошлёшь?»
Говорит-то Олёша нынь Поповиць-от:
«Да сам я пойду, да не тибя пошлю,
Да силы у тя дак есь ведь с два миня».
Пошел-то Олёша пеш дорогою,
Настрету ему идёт названой брат,
Названой-от брат идет Гу́рьюшко,
На ногах несёт по́ршни кабан-зверя,
На главы несёт шелон земли Греческой,
Во руках несёт шолы́гу подорожную,
По весу была шолы́га девеносто пуд,
Да той же шолыгой подпираитца.
Говорит-то Олёшинька Попович-от:
«Ты здраствуй, ты мой ты названой брат!
Названой ты брат да ведь уж Гу́рьюшко!
Ты дай мне-ка поршни кабан-зверя,
Ты дай мне шолон земли Греческой,
Ты дай мне шолыгу подорожную».
Наложил Олёша поршни кабан-зверя,
Наложил Олёша шолон земли Греческой,
В руки взял шолыгу подорожную,
Пошел-то Олёша пеш дорогою,
Да этой шолыгай подпираитце —
Он смотрел собаку во чистом поле:
Летаёт собака по поднебесью,
Да крылья у коня ноньце бумажноё.
Он втапоры, Олёша сын Поповиць-от,
Он молитця Спасу Вседоржителю,
Чудной мати Божей Богородици:
«Уж ты ой еси, Спас да Вседоржитель наш!
Чудная есть мать да Богородиця!
Пошли, Господь, с неба крупна дожжа,
Подмочи, Господь, крыльё бумажноё,
Опусти, Господь, Тугарина на сыру землю!»
Олёшина мольба Богу доходна была:
Послал Господь с неба крупна дожжа,
Подмочилось у Тугарина крыльё бумажноё,
Опустил Господь собаку на сыру землю.
Да едёт Тугарин по чисту полю,
Кричит он, зычит да во всю голову:
«Да хошь ли Олёша я конём стопчу?
Да хошь ли Олёша я копьем сколю?
Да хошь ли Олёша я живком зглону?»
На то-де Олёшинькя ведь вёрток был,
Подвернулса под гриву лошадиную.
Да смотрит собака по чисту полю,
Да где-де Олёша нынь стопта́н лежит —
Да втапоры Олёшинька Поповиць-от
Выскакивал из-под гривы лошадиноей,
Он машот шолыгой подорожною
По Тугариновой-де по буйной головы.
Покатилась голова да ’ плець, как пуговиця,
Свалилось трупьё да на сыру землю.
Да втапоры Олёша сын Поповиць-от
Имаёт Тугаринова добра коня,
Левой-то рукой да он коня дёржит,
Правой-то рукой он трупьё секёт,
Россек-то трупьё да по мелку часью,
Розметал-то трупьё да по чисту полю.
Поддел-то Тугаринову буйну голову,
Поддел-то Олёша на востро копьё,
Повёз-то ко князю ко Владымеру,
Привёз-то ко гриденке ко светлоей,
Да сам говорил-де таковы речи:
«Ты ой есь, Владымир стольно-киевской!
Буди нет у тя нынь пивна котла,
Да вот-те Тугаринова буйна голова;
Буди нет у тя дак пивных больших чаш,
Дак вот те Тугариновы есны оци;
Буди нет у тя да больших блюдишшов,
Дак вот те Тугариновы больши ушишша».
(Зап. Ончуковым Н. Е.: июнь 1902 г., д. Бедовая Пустозерской вол. (зап. в сел. Оксино) — от Маркова Павла Григорьевича, 76 лет.)
Печорские былины / Зап. Н. Е. Ончуков. СПб., 1904.