Племянница вопит:
Я сижу да нонь-ко, белая лебедушка,
Уж я долгую, осенну сижу ноченьку;
Уж я жгу эту лучинушку сосновую,
Я топлю эту свещу да воску ярого
Супротив нонь сдвуродимого я дядюшки!
Я гляжу-сижу во ясны его очушки,
Я творю да все Исусову молитовку,
Прошу Господа-Бладыку со слезамы,
Пресвятую Богородицу с горючима,
Штобы дал ему Господи здоровьица
И наставил бы долга ему векушка!
Я не знаю же, лебедушка, не ведаю:
Што́ горит свеща ярая — туманится,
Пресвятая Богородица печалится?
Буйна го́лова моя да все кручинится,
Уныват столько победно ретливо се́рдче!
Я не знаю нонь, обидна красна девиця,
Откуль напасть велика буде кручинушка?
Посмекаю я девоцьим умом-разумом,
С океян-моря напасть ли, моря синего,
Аль с холодной, с подсиверной сторонушки,
Аль с темных лесов, незгодушка, дремучих?
Я в обидушке ведь е да не живала,
Про злодийную кручину не слыхала!
Нонь роздумаюсь печальным умом-разумом,
Наступат теперь великая незгодушка,
Как у нас да во унылом, во большом углу
Над желанным, спацли́вым моим дядюшкой;
Он при трудной, болезной при постелюшке;
Час к часочику теперь да придвигается,
Заря утреня теперь да спорыдается;
Он не чувствуе породы именитой,
Он не знае нас, любимых столько пле́мняток!
Уже так да он, желанной наш, труднёшенек,
Он при смертной теперь да при смерётушке!
Петухи уж по сараям возжупляют:
«Вы ставайте-тко, любима вся семеюшка!
Вы на резвыи на ножки подымитесь-ко,
Подойдите ко тяжелой вы постелюшке!»
Уж сосновая лучина пригорелась,
Воску ярого свеща да притопелась;
Едина сижу, победна, прискучалася;
Удаляется желанной ноньку дядюшка,
Он во дальную дорожку, безызвестную!
Вы простите, вся любимая семеюшка,
Прилагайтесь ко устам да ко сахарныим!
От крепку сну оны тут пробуждаются,
Круг постелюшки оны да тут становятся!
Красно солнышко в завор да выкатается,
Как светел месец за о́блаку туляется,
Часты звездочки теперь да потухают,
Ясны очушки с белым светом прощаются,
Как душа да с белым телом росставается!
Приукрылся наш желанной, родной дядюшка,
Он за темныи леса за дремучии,
За высокие горы за толкучие,
За синии моря да за глубокии,
Вровень с облачкамы он да со ходячима,
Ко луны он наш свет да подвосточной!
Вы послушайте, желанныи родители!
Посудьячу я, победная, поретую,
Што вы про́спали нонь братца сдвуродимого,
Не сидели со мной темной этой ноченьки,
Не глядели вы во ясны его очушки,
Не смотрели вы во бело ему личушко,
Не спросили его тайного словечушка!
Я сама того, победна, сдивовалася!
Знать, на радости стали, на весельице;
Уж вы долгую осенню темну ноченьку
На пуховоей перине прохлаждалися,
Крепким сном да вы, желанны, забавлялися!
Все приближнии суседы посрекалися,
Што спокинули болезну вы постелюшку;
Едина́ сидела темну эту ноченьку!
Я сидела темну ночь, да не боялася,
На больного я глядела, не страшилася,
Я злодийной смерётки не торопилась!
Глупо сделала печальная головушка!
Под ранную зорю да во под утренну
Я повышла на новы сени решётчаты,
Отворила я крылечико перёное,
Отодвинула я дверь да тут дубовую;
Откуль возьмись перелётна эта птиченька,
Заблудяща, може, птиченька заморская;
Посмотрела я, победная головушка,
Аль сорока эта птиця поскакучая,
Аль ворониця она да полетучая?
Ан злодей эта — скоряя смерётушка!
Невзначай она в дом наш залетела,
Она тихо ко постели подходила,
Она крадци с грудей душу вынимала;
Укатилося великое желаньице!
Не поспела я, бедна-горегорькая,
Во минуту к белу ли́цю приклонитися,
С двуродимым милым дядюшкой проститися!
Кабы знала я, горюша, про то ведала,
Я сегодняшнего де́нечка Господнего
На пяту да новых две́рей не откинула б,
Я железны бы заложечки задвинула,
Не пустила б этой птиченьки незнамой,
Уж я этой злодей-скороей смерётушки
Ко сердечному, желанному я дядюшке!
Да вы слушайте, любима вся семеюшка!
Надо звать теперь людей да престарелыих,
Как умыть да телеса его белёшенько
И одить его на тот свет хорошохонько;
Да ты слушай же, спацлива родна дяденька,
Как сидела да ты темным этым ве́черком,
Он сгибал свои бессчастны белы рученьки,
Да он смахивал победны ясны очушки,
На нас, да на печальныих головушек;
Он глядел да всё, надеженька, прямёшенько,
На тебя глядел, обидную, вострёшенько;
Испугалася желанна родна дяденька,
Што не весело наш светушко поглядыват,
Не от разуму наш свет да споговариват;
Ты отдвинулась, желанна родна дяденька,
Убоялася надежной туг головушки!
Я хоть возрастом ведь е да не малёшенька,
Я в годах еще дивиця молодёшенька,
Я невидного ведь згляду не боялася,
Неумильных его слов да не страшилася;
Я по старости лет ваших дивовалася!
Уж как я, да столько белая лебедушка,
В сон головушки ведь ноцью не клонила,
На пуховую перину не ложилась,
Ко белу его лицю тут приклонялась,
На белых грудях, победная, свивалась,
Я плотнёшенько к сердечку прижималась!
Все я думала, печальная головушка:
«Сберегу да я от скороей смерётушки
Сдвуродимого желанного я дядюшку!»
Как по моему великому несчастьицу,
По закону ли теперь да судьбы Божьей,
Вдруг головушка моя да разболелась,
Бело личенько мое да разгорелось,
Тело нежное мое да роспотелось;
Я повышла на крылечико перёное,
Я повышла на новы сени решётчаты,
Допустила тут злодийку-душегубицу!
Да ты слушай же, спацлива наша дяденька!
Уже нету золотой казны бессчётной,
Сходить в улички с тобой да во рядовые,
Сбегать в лавочки с тобой да во торговые,
Закупить да коленкоров этых черныих,
Штобы сшить ему умёрше это платьице;
Мы подумаем, желанна, с тобой, дяденька:
Нам не для́ цево с тобой да прославлятися,
Перед добрыма людмы да выставлятися;
Лучше сходим в мелкорубленыи клеточки,
Отомнем-ко мы ларчи да окованыи,
Оттуль вынем-ко трубу да столокотную,
Мы раздёрнем по столу да по дубовому,
Мы возьмем-ко с тобой швей да стародревниих,
Мы сошьем-ко по умершему то платьице
На веки то ему да нерушимыи!
Мы сокрутим-ко на и́ное живленьице
Моего ли света-дядю сдвуродимого.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Племянница, обращаясь к тетке,
продолжает:
Да ты слушай-ко, спацлива родна дяденька,
Погляди-тко ты на ши́року на уличку:
Как у нашего крылечика перёного,
Што ведь плотнички-работнички постукивают;
Али дом оны у нас да перестраивают,
Светлу све́тлицу ль оны да перерубливают,
Аль перёное крылечко переделывают?
Не того да оны плотнички постукивают!
Поразмыслим-ко победным умом-разумом:
Разбирают ведь оны да дубовы доски,
Оны делают немшёную хороминку
Про твою милу надежную головушку,
Про мо́его спацливого про дядюшку!
Уж вы слушайте-тко, плотники-работники!
Вы берите золотой казны по надобью,
Вы устройте нам хоромину по разуму,
Прорубите-тко косевчаты окошечка,
Вы поставьте-тко стекольчаты околенки,
Обнесите-тко брусовы белы лавочки,
Вы складите-тко кирпичну теплу печеньку!
Как отпустим мы надежную головушку
Да на эту на Иванску славну уличку,
Мы на эту на Варварьску славну буяву,
Как на сто́снется, победнушкам, стоскуется!
Тут мы сходим ко надежной ко головушке —
По крылечику пройдем мы по переному,
Угостимся в тепловитом домовищечке!
Мы не ладно-то, лебедушки, удумали,
Мы не хо́рошо, победнушки, уладили,
Што истратить по́пусту да золоту казну;
Лучше роздаим по нищей, меньшей братии,
Мы найдем лучше попов-отцов духовныих
На урёчныих, шесть долгиих неделюшек,
Мы запишем его в вечно поминание!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Она же при выносе:
Я гляжу-смотрю, обидна красна девиця,
Как у нас, у победных головушек,
Все сменилось нонь в хоромном строеньице:
Приуныв стоит любимая скотинушка,
У добрых коней головушки наклонены,
Лошадины оци в землю приутуплены,
Што ведь нет да большака в доме начальника,
На кониной нету стойлы управителя!
Хоть запряжены ступистые лошадушки
Во сбрую золочёную, во санки самокатныи,
Дубовое полозье порастрескалось,
Красовитая дуга вдруг разогнулася,
Золота сбруя поми́дила,
Серебряны подковы пожеле́зили!
На улете наш желанной родной дядюшка,
Уезжает да он, великое желаньице!
Она же к суседям:
Я в слезах прошу спорядных вас суседушек:
Не несут да столько резвы меня ноженьки!
Вы берите-тко под белы меня рученьки,
Проводите-тко к крылечику перёному,
Мне поклон воздать суседям с благодарностью,
Не жалили што рабочей поры-времечка,
Постано́вили крестьянскую работушку,
Проводить пришли желанны оны дядюшку
До этой Божьей церквы посвященной!
Вы простите, все суседы спорядовыи,
Во всем тяжкоем его да согрешеньице;
Буде грубыим словечком огрубил кого,
Прибранил буде вас да пристыдил,
Вы не вспомните-тко злом его да лихостью!
Впереди пошли попы-отцы духовныи,
Вослед несут желанного там дядюшку,
Позади идем печальны мы головушки;
У Божьей церквы роставатися
Будем на веки с им, да мы прощатися!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Она же около церкви:
Дня субботы солнце к западу двига́ется,
Час к часочику теперь да коротается,
От минуты ко минуты придвигается;
Добры кони путь-дорожку поспешают;
У Божьей церквы кони становилися,
Кругом добры эты люди обстолпилися;
Как народ да того люди сдвивовалися,
Обо мне бают спорядныи суседушки,
Што тоскуе по желанном она дядюшке,
Кажись, в живности бажёныи родители!
Не дивуйте того, добры многи людушки;
То не дядюшка ведь был, да второй батюшко!
Всем известно вам, суседям спорядовым,
Про мое было девоцье возрастаньице:
Украшал да ведь он вольну мою волюшку,
Уласкал он меня, белую лебедушку,
Говорил всегда желанной милой дядюшка:
«Ты послушай столько, белая лебедушка,
Буде даст да Господь доброго здоровьица,
Улажу тебя, белую лебедушку,
Изукрашу твою вольну эту волюшку;
От родителей придрокушки не видано,
От их ласкова словечушка не слыхано».
С того жаль мне сдвуродимого ведь дядюшки,
За его жаль за великое желаньице!
Нонь сердечушко мое да разгоряется,
Ушибат столько злодийная тоскичушка!
Она же на могиле:
Ворочусь еще, обидна красна девушка,
Я ко этой могиле обложёной!
Прозабыли мы, желанна с тобой дяденька,
Во-первы́х звать во любимое гостибише!
Да ты слушай, свет-желанной милой дядюшка,
Побывать когда к победным нам головушкам
Ты во свой дом, во крестьянску нашу жирушку?
Сожидать буду, душа я красна девушка,
Я сидеть буду, победна, под окошечком,
Ясны очушки держать да во чистом поле,
Я глядеть-смотреть на ши́року дороженьку!
Ты скажи да нам, светушко, пожалуйста,
Когда ждать тебя в любимое гостибише,
О Владычном ли Господнем Божьем праздничке,
Аль о Светлом о Христовом Воскресеньице?
В рабочую ли ждать пору-во времечко,
Аль в начатии урёчной неделюшки?
В понедельничёк по у́трышку ранёшенько,
Аль во вторник по ве́черу позднёшенько,
Аль в полдень во середу красного ждать солнышка?
Хоть чистым полюшком лети да черным вороном,
Ко селу лети ведь ты да ясным соколом,
Ко крылечушку скачи да серым заюшком,
По крылечику беги да горносталюшком —
Не убоюсь того, белая лебедушка,
Выду, стричу на крылечике перёном,
С тобой сдию тут я доброе здоровьице!
По новым сеням поди да добрым молодцем —
Тут возрадую любиму всю семеюшку!
Буде спят мои желанны там родители,
Подойду да ко кроватушке скорёшенько,
Розбужу светов-родителей смелёшенько:
«Вы ставайте, мои милыи родители!
Как у нас да во хоромноем строеньице
Белой светушко теперь да вдруг россве́тился,
Вроде красно у нас солнышко поро́спекло;
Объявился вдруг любимой у нас гостюшко,
Засмотреть пришел желанной ведь наш дядюшка!»
Тут родители мои да испугаются,
На меня тут на девичу разругаются:
«Што ты врешь-манишь, белая лебедушка!
Ты тоскуешь по желанном милом дядюшке!
Столько нет да того на́ свете не водится,
Штобы мертвый с могилы ворочался;
Аль во снях тебе, горюше, прияви́лось,
С крепку сну да ты скоренько пробуди́лась?
Сотвори да ты Исусову молитовку,
Да ты ляг-ко на пуховую перинушку,
Да ты крест клади, голубко, по-писа́ному,
На спокойну ляг на темную на ноченьку!»
Нонь раздумаюсь печальным своим разумом:
Не выращивать дерева суховерхого,
Не дождаться век любимого мне гостюшка!
Нонь бы не́ несли резвы меня ноженьки,
Не даё итти ретливое сердечушко,
Мне со этой могилушки умёршей!
По приходе домой, у крыльца продолжает:
Нонь пойдем-ко, свет-желанна мила дяденька,
Мы во свой дом, во хоромное строеньице,
Там повзыщем свет-желанного мы дядюшку,
По светлой повзыщем его све́тлице,
По двору мы повзыщем колесистому,
По сараю ли повзыщем хоботистому,
Во дворе да у любимой мы скотинушки,
И на стойлы у любимых мы лошадушек!
Не могу найти, победная головушка!
Не шел ли-то к спорядным он суседушкам,
На совет да он на крепкую на думушку,
Приложить совет о бедной своей жирушке,
О своей ли-то крестьянской о работушке?
Знать, все думушки его да е обдуманы,
Всесесветно попеченьице отложено,
Во еди́ну путь-дороженьку отправленось!
Пооставил нас, победныих головушек,
Словно гу́сей в темном лесе заблудящиих,
Водоплавных быдто утушек подшибенных!
Обращаясь к тетке, утешает:
Ты послушай-ко, спацлива родна дяденька,
Сирота-вдова, горюша безнадежная:
Без своей да без любимоей семеюшки
Ты не дольщичка крестьянской будешь жирушки,
Не участница участку деревенскому,
Не пристройщица хоромному строеньицу,
Ты не пайщичка любимоей скотинушки!
Спростовалась ты, победна моя дяденька!
Была в живности любима как семеюшка,
Ты завету у него да испросила бы,
Хоть третиночки во малых бы во поженках,
Хоть бы треть да во любимоей скотинушке;
Почитали б тебя сродчи-милы сроднички,
Не обидили б, победную головушку!
Ты сама того, горюша, сплоховалася!
Теперь все прошло ведь е да миновалося,
Все укрылися луговые долиночки,
Отдалилися дворовые третиночки!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Уже слушай-ко, спацлива родна дяденька!
Как спесив больно родитель у мня батюшко,
Да ведь здорная желанна моя матушка!
Приобидят хоть спацливу тебя дяденьку,
Пройде бранное словечко несговорное —
Надо грубость-то за благость принимать!
Тут головушка твоя да закручинится,
Сердечушко твое да заобидится;
Тут ты схватишься, желанна моя дяденька,
За прежню свою жизнь да за хорошую!
Как жила да за надежной ты головушкой,
Не корилася братцу сдвуродимому,
Ты не кланялась сестрице богоданной;
Топерь-нонечки, желанна моя дяденька,
Много-множество кручины принакопится!
Содержи да на ретливом ты сердечушке,
Бедна, по́часту к суседям не похаживай,
Про кручинушку суседям не россказывай,
Ты не жа́луйся на братца сдвуродимого,
Не жалу́йся на свирепу мою матушку!
Нонь суседушки по мне да не смолчливые,
Донесут моим желанным родителям;
Тут свирипиться желанной буде батюшка,
Пойде гордость у родителя-у матушки,
Неприятность у любимой у семеюшки!
Стане по́ избы родитель моя смахивать,
Тут правой ногой она стане прища́лкивать,
Наговорамы она да наговаривать,
Надавать буде обиды к ретливу сердчу:
«Што же ходишь ко суседям ты поздёхонько,
Творишь жалобы на нас да обиднёхонько!
От хоромины, кажись, ты не отказана,
От дубового стола да не отведена?»
Тут раздумаюсь, обидна красна девушка,
По закону бы теперь да все по Божьему
Мне-ка стать бы по бажёной родной матушке,
Как по твоему великому желаньицу
Быть заступой по бажёной мне по дяденьке;
Уговаривать родитель буду матушку,
Буду совестить родителя я батюшку:
«Унимай да ты любимую семеюшку,
Не давай воли родителю всё матушке!
Не обидьте-тко спацливу мою дяденьку,
Вы не слушайте суседей спорядовых,
Попусту́ да злыи людушки набаются,
Принаскажут на желанную на дяденьку,
Штобы здор пошел в любимоей семеюшке!
Да вы Господа-то Бога хоть побойтесь-ко,
Постыдитесь хотя ж добрыих-то людушек!
Был как в живности желанной мой ведь дядюшка
Оны ростили сердечных ваших детушек,
Все крутили нас, победныих головушек!
Не забудьте-тко, желанныи родители:
Не вековая желанна у нас дяденька;
Ужо день за день теперечко минуется,
И неделя за неделей коротается,
Идут годышки, как птича пролетает,
Также ейной-то век да умаляется!
Не поскучьтесь-ко, желанныи родители,
Не обидьте-тко спацливу мою дяденьку,
Вы держите-тко победную по-старому,
Почитайте-тко печальную по-прежнему;
Студеной зимой вы ю да не знабите-тко,
В летну пору со двора вы не гоните-тко,
Вы голодноей смерёткой не морите-тко!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да ты слушай-ко, желанна моя дяденька!
Как во светлой ли Господень Божий праздничек
Вся усядется любимая семеюшка
За дубовой стол оны да хлеба кушать,
Как мои светы-желанныи родители
Соберутся со сердечныма со детушкам,
По скамеечкам рассядутся кленовыим,
Я згляну да тут вокруг стола дубового,
Сдогодаюсь того, белая лебедушка,
Где же ходит жалослива моя дяденька?
Во домы она теперь не объявляется,
К дубову столу она не придвигается;
Ворочусь да тут, горюша, поскорёшенько,
По новым сеням пройду да суровёшенько,
Я ко светлоей пройду скоро ко све́тлице!
У дубовыих дверей да я подумаю,
У порога постою да я послушаю,
Я заведаю спацливу родну дяденьку:
Не кокоша во сыром бору кокуе,
Родна дяденька во горенке тоскуе!
Подойду, бедна горюшица, тихошенько,
Воспроговорю, девиця, жалобнёшенько:
«Не тоскуй, моя спацлива родна дяденька,
Не давай тоски в ретливое сердечушко,
Ты назолушки во зяблую утробушку!
Нонь пойдем, моя спацлива родна дяденька,
За дубовой стол пойдем да хлеба кушать!
Не придайся во злодийную кручинушку,
Я зову тебя, желанну, со усердием
За этыи обеды за воскресныи;
Вся собра́лася любимая семеюшка,
За столом сидят оны да хлеба кушают;
Я схватилась за желанну тебя дяденьку:
Верно, плачет она в светлой новой све́тлице,
Лежит грудью на косевчатом окошечке;
Подойду да ю под правую тут рученьку,
Кого нет да ведь, родитель, того негде взять!
Не оставлю тебя в светлой я во све́тлице
Слёзно плакать у косевчата окошечка;
Мы пойдем да по новым сеням решётчатым,
Мы менять будем кручину на весельице!
Ты пойди-иди к столу да ко дубовому,
Ты садись там на скамеечку кленовую,
По рукам да у меня кладена ведь ложечка,
Все по разуму да ествушки сахарнии,
По устам да тебе питьице медвяное!
Уж ты до́сыта, родитель, наедайся-тко,
Уж ты до́люби, родитель, напивайся-тко!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да ты слушай-ко, спацлива родна дяденька!
Не впадись в тоску-великую кручинушку,
Не склонись да во тяжелую постелюшку,
Ты со этой со страсти-с переполоху!
Могу знать-ведать, душа я красна девушка,
Про тебя я про желанную про дяденьку:
Без угару болит буйная головушка,
Без ветра́ крушит ретливое сердечушко,
Со тоски твоя утроба перетрескалась!
Нет надиюшки тебе да приберегушки,
Нет сердечныих рожёных у тя детушек.
На сдовольныи, заботныи на хлебушки!
На роздий нету великоей кручинушки!
Уласкаю тебя, белая лебедушка,
Я прелестныма, ласковыма словечикам;
Устелю тебе пуховую перинушку,
Подле лягу с тобой, белая лебедушка,
Потихошеньку тебя буду упрашивать,
Со кручинушки тебя я разговаривать:
«Не тоскуй, моя желанна родна дяденька!
Не покину тебя, белая лебедушка,
Хоть при старой тебя древней я при старости!
Утоплю да теплы парны тебе баенки,
Я умою тебя, дяденьку, белёшенько,
Я упа́рю тебя, милу, хорошохонько!
Я схожу да в лес за красныма ягодкам,
Угощу тебя, сердечное желаньице!
Еще слушай-ко, спацлива моя дяденька:
Хоть пойдем мы на крестьянскую работушку,
Нас отрядят хоть желанныи родители,
Говорить да стану белая лебедушка:
«Не трудись, да моя дяденька, труднёшенько,
Лучше сядь да под ракитовой под ку́сточек,
Посдохни́ да на катучем синем камышке!
Место тя да я работой поработаю;
Не поро́скажу желанныим родителям,
Сберегать буду желанну тебя, дяденьку,
Во своей пока девоцьей я во волюшке».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Еще слушай-ко, спацлива родна дяденька:
Теперь времечко у нас да приобо́йдется,
Спорядовыи суседи пораэойдутся,
Сродчи-сроднички у нас да поразъедутся;
Тут повыборем слободну пору-времечко.
Мы о Светлом о Христове Воскресеньице
Да мы по́йдем в Божью церковь посвященную.
Поминать будем великое желаньице!
Тут повыйдем на могилушку умёршую,
Посидим да мы, бессчастны, докуль хочется,
Угостимся мы, победны, с тобой до́люби,
Мы у этого креста животворящего!
Припадем мы ко сырой земле плотнёшенько,
Причитать будем с тобой мы умильнёшенько;
Тут повыскажешь великую обидушку!
Ты росскажешь про злодийную кручинушку,
Посоветуешь о бедной своей жирушке,
Позовешь да на крестьянскую работушку!
Не прознают того добрыи людушки!
Не проведают спорядныи суседушки!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тетка отвечает:
Возношу тебе спасибо с благодарностью,
Моя тёплая, сердешная сугревушка,
За твое я за великое желаньице,
За твое да за велико доброумьице!
Ты придай мне ума-разума в головушку,
Еще розмыслу в ретливое сердечушко:
Где работушка, победной, работать буде,
Горька молодость, победной, провожать мне-ка?
Аль даваться на родиму мне на родинку,
Аль кориться к светушкам-братцам родимыим?
Согреваться у кирпичной твоей печеньки?
Мне с кого глядеть довольных этых хлебушков?
Знаю-ведаю, кручинная головушка,
Хоть зовут да светушки-братцы родимыи
Хотя ж манят-лестят сестрицы сдвуродимые,
Меня жить да на родиму свою родинку,
Там не гостьицей буду я — подворницей,
Не судьей буду, победная, — остудницей!
Пораздумаю бессчастным своим разумом:
Какой нрав-то у братцев у родимыих,
Какой разум у сестриц да богоданныих!
Светы-братцы мои да горделивыи,
Как сестрицы богоданные — спесивые!
Не житье да на родимой буде родине —
В переездах я, победна, намотаюся,
С переходами, победна, ростеряюся,
Роздержу да золоту казну бессчётную,
Я истрачу всю любимую покрутушку!
Отвечать да буду братцам я родимыим,
Разговаривать сестрицам богоданныим:
«Не зовите на родиму меня родину;
Да вы будете обидну обижать,
Во дворе держать горюшицу коровницей,
Во избы держать победную подворницей!»
Не радию я, печальная головушка,
По шаткам пойти победнушке, по по́зорам,
По чужим пойти обидноей подворьицам!
Знаю-ведаю, печальная головушка,
Уж как это чужое зло подворьице,
Быдто зимнее холоднее погодьице!
Каково тепло от буйного от сивера,
Таково добро сестриц да богоданныих!
Пораздумаюсь бессчастным своим разумом:
Не поеду я со мужьего поместьица,
Я со эта тепловитого со гнездышка!
Не надиюшка на братцев на родимых,
Не желанье от сестриц да богоданных!
Поживу в своем хоромноем строеньице,
В послушаньице у братца сдвуродимого;
Воскормит он до древней меня старости,
Обует мои резвыи он ноженьки,
Не наскучат им сердечны мои детушки!
Единым бедна горюша единешенька!
Да я греться у кирпичной буду печеньки,
Об этой я студеной, холодной зимой,
Когда ж сгруснется свет-братец сдвуродимой,
Как слихуется сестрица богоданная
На меня, да на победную головушку,
Што не трудница у нас да не работница,
Разорят она крестьянску нашу жирушку —
Закреплю свое ретливое сердечушко,
Наклоню свою печальную головушку,
Тут повыду с тепловитого со гнездышка,
Я ответу им не отдава́ю,
Я назолушки к сердцу не прибавляю;
Лучше выду на крестьянскую работушку,
Скоротаю день до позднего до вечера!
Не узнают того добрыи-то людушки,
Уж я сы́та ли сегодня, голоднёшенька,
При кручинушке ли я, да веселёшенька?
Не проведают спорядные суседушки,
Што обидныма словечкама обижена,
Што я грубныма, победная, огрублена!
Россказать ли мне во добрыи во людушки
Про свою да всю великую кручинушку?
Не помогут того добры мне-ка людушки,
Приосудят тут печальную головушку!
Содержу тоску-великую кручинушку
На своем лучше победноем сердечушке,
На бессчастноей печальной я утробушке;
Я приду да со крестьянской как работушки,
Я во свой дом во крестьянску приду жирушку,
Я згляну тут на сетрицю богоданную,
Она с ве́села ль, голубушка, поглядыват,
Она ласково ль со мной да разговариват?
Весела буде сестрица богоданная,
Подойду, бедна горюша, потихошеньку,
Я спрошу, бедна-победна, помалёшеньку:
«Состряпана ль стряпня да ведь вечёрная,
Скоро ль накрывать столы да всё дубовыи?»
Как ответит мне ветляная нешутушка:
«Прибирается любимая семеюшка;
Да вы ставьте-тко столы да всё дубовыи,
Уж вы ладьте-тко у́жины вечерные,
Садитесь-ко за стол да хлеба кушать!
Вы ложитесь на спокойну темну ноченьку,
Приустали вы сегодня-сего денечка,
Протрудились на крестьянскоей работушке!»
Я возрадуюсь, печальна горепашица,
Што невестка до меня да сжаловалась,
Всё подо́брила победную головушку!
Хоть и ласковы словечушка — прелестные
Желаньице у ей да не сердечное!
Тут я лягу на спокойну темну ноченьку
На унылую тесовую кроваточку,
На печальную пуховую перинушку,
На слезливо круто складнее сголовьице!
В добры люди я виду не даваю,
Темну ноченьку слезамы обливаюсь!
Тут роздумаюсь, победная головушка!
Прозабыла сказать ветляной я нешутушке,
Што буди́те-тко по ранному по утрышку,
Розрядите на крестьянскую работушку;
Не проспать бы нонь, победной мне, долгошенько,
Наб повыстать-то по утрышку ранёшенько!
Я смахну свои белы эты рученьки,
За обидную, за бладую головушку;
С горя на бессчастну грудь на белую,
Подожму свое ретливое сердечушко!
Пройде вёшня эта ночь да не видаюца,
Я не сном да темну ночку коротаюца,
Я горючима слезамы обливаюца,
Так ведь Бог судил победной жить головушке!
На делу́, видно, несчастье доставалося,
На роду́ я уродилася бессчастная!
Тут роздумаюсь победным умом-разумом:
Мне куды с горя пойти да угоститися?
Опришённа от спорядных я суседушек,
Не посмию подойти к женам ко мужниим;
Отдали буду, обидная, постаивать,
На счастливых на замужних жен поглядывать!
Стоят жёны со мужевьями, ликуются,
Со сторон да смотря, людушки дивуются!
Тут раздумаюсь бессчастным своим разумом:
Со кручинушки куды да мне броситься?
Приберу себе такую же попайщицу;
Мы отойдем от народу-людей добрыих,
Да мы сядем от людей тут в устороньице,
Станем думать эту крепкую мы думушку,
Памятить станем надежныих головушек!
Тут росплачемся мы, вдовушки победные,
Тут мы ду-другу обидушку повыскажем,
Про обидушку у ду-друга повыспросим,
Штобы добрыи нас людушки не видели,
Сдвуродимыи-то братья не замигали!
Хоть пойдем да мы, победныи головушки,
По одной пути-широкой дороженьке,
Мы приза́ймемся великим розговорушком;
Тут дороженьку пройдем да не видаюца,
Про несчастну свою жизнь да рассуждаюца:
«Не высоки терема живут вдовиныи,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не красны́ дни без красного солнышка,
Невесело нам жить без семеюшек!
Напрасничка про нас, как порог, шумит,
Пустословьице про нас, быдто гром, гремит,
С небылицы буйна го́лова шатается!»
Тут мы крест кладем, горюши, по-писа́ному,
Мы поклон ведем, горюши, по-учёному,
Сотворим да мы славу Царю Истинному:
Пособи да нам Бладыко Царь небесный
Повытерпеть злодийную напрасничку,
Да нам и́знести велико пустословьице!
Причитанья Северного края, собранные Е. В. Барсовым. Т. 1. Санкт-Петербург, "Наука", 1997.